невольно навернулись слёзы, и Ситка поскорей стёр их с лица широким рукавом. Он подумал, что тем самым острокраим камнем Ингрид отрезала свою косу, а потому, стараясь не наступать на больную ступню, вернулся за ним и положил в свой худ.

Привалившись к ближайшему дереву спиной, он оторвал от подола нижней рубахи клок, что казался чище остального полотна, и наскоро перевязал ступню. Ситка тяжко и обречённо вздохнул – на запах крови могут прийти голодные звери. Пульсация в ступне стихала, алая влага сочилась медленней и неохотней, вытягивая силы из своего хозяина и даруя их земле.

Ему не хотелось смотреть на небо, думать, что там его спасение. Было плевать на бога иль богов. Сейчас они казались ничтожными и бесполезными.

Он всё сидел на могучих корнях, смотрел в землю и, может, в первый раз видел её: живую и подвижную. Ситрик припал к сырому мху на коре горячими губами, пытаясь вытянуть из него влагу, что унесла с собою кровь. Даже от нескольких капель ему стало легче.

Он поднял голову и только тогда заметил прореху серого неба в нескончаемом чёрном строе высоких и стройных стволов деревьев. Он был на тропе. Тонкой тропе. Люди ходили здесь, но нечасто – наверное, боялись болота в большом овраге и тролля, что наверняка живёт на его дне. Ситрик подумал, криво и болезненно усмехнувшись, что теперь болотный хранитель вряд ли тронет его – башмаки с носками он уже отдал чудищу и кровью напоил, чтобы росли его травы гуще и краснее по весне.

Ингрид не возвращалась, и Ситрик начал понимать, что она и в самом деле больше не вернётся. Проскользнула видением, болезненным сном в водном дыму, и ушла далёко. Он поднялся на ноги, крепко держась за тонкую поросль у корней могучего дерева, под чьей кроной нашёл приют. Посмотрел по сторонам, пытаясь понять, куда идти.

Тропа ниткой вилась дальше от оврага, точно сама она пыталась убежать от болотного тролля, но рассыпалась по земле и приросла к ней полуголым вытянутым пятном. И куда шла она, вглубь ли леса или к его краю, жмущемуся к человеческому жилью, было неясно…

Ситрик шёл, хромая и оставляя за собой на гнилых листьях железный запах крови. Чуть в стороне от тропы в валежнике он усмотрел сухую ветвь, прямую и длинную. Ситрик разломил её ударом о колено и ободрал тонкие прутья, осыпанные мелкими побуревшими листочками. С таким посохом стало легче идти, и вскоре Ситрик наловчился ставить шаг так, чтобы не чувствовать боль.

Теперь нужно выйти к реке или хотя бы к ручью. Жажды не было, влажный воздух сам был как вода, но пугающая пустота в теле росла, и её хотелось заполнить как можно скорее хотя бы одним глотком. Росы на листьях не хватало.

Ситрик быстро вспомнил, как слушать лес, продолжая слушать себя, вычленять необычные звуки, от которых замирало мелкое зверьё, стихали крики птиц. Он затаивался, когда прятались птицы, громко стучал палкой по деревьям и трепал полы одежд, когда вороны шумно и слишком близко перепархивали с ветки на ветку, следуя за ним. К трупным птицам нет доверия – они были заодно со старыми богами, а новому вороны враги, и потому он пытался спугнуть их шумом. Правда, вороны недолго боялись его, подбирались всё ближе. Ситрик насторожился – пятёрка чёрных птиц наверняка могла означать лишь близкую беду.

Широкие одежды взвивались тёмными крыльями, нести которые с каждой пройденной саженью становилось всё тяжелее и тяжелее.

Небо светлело, лес редел, и на краткий миг показалось солнце, ослепив Ситрика. Он зажмурился, плечи дрогнули от тепла, показавшегося холодом. Ситрик понял, что идёт на юго-заход и солнце скоро упадёт за горизонт. Предвечерний золотистый свет померк вновь, и зашипело пеной, зашевелилось грязно-зелёное лесное море.

Но Ситрик рано порадовался прорехе меж деревьев. Земля под ногами стала нетвёрдой, шаткой, и он остановился, не решаясь идти дальше через болото. Неизвестно, насколько крепка трясина и где здесь проходили люди. Он внимательно осмотрелся, пытаясь понять, куда могла исчезнуть тропа. От усталости глаза подводили, и Ситрик решил перевести дух.

Меж тонких листиков притаилась розовая и белая брусника, ещё незрелая, однако, голодный, он набросился на неё, проглатывая ягоды почти не жуя. От горечи сводило челюсть, но Ситрик этого почти не чувствовал. Он продолжал набивать ягодами нутро, пока не заурчал недовольно и болезненно живот.

Теперь надо было идти дальше. Останавливаться на болотах вечером было опасно – сейчас стоило бы найти раскидистое дерево, на котором можно устроиться на ночь, чтобы поберечься хотя бы от волков и кабанов. Следы и тех и других то и дело пересекали тропу, нагоняя ещё больше страху. Однако тревоги быстро таяли в пустоте, что теперь была вместо духа и вместо разума.

Ситрик вернулся с болота, и вновь его окружили чёрные птицы, раздражая и зля. Он не понимал, почему они преследуют его, разевая клювы в громких насмешках.

– А ну прочь! – крикнул Ситрик, подбирая с земли камень. Этот жест пугал собак и крупных птиц, живущих в городе, однако лесных воронов тем было не пронять.

Ситрик замахнулся, бросил камень в дерево, но птицы лишь слегка переполошились, выгибая крылья.

– Прочь, я сказал!

Следующий камень полетел уже в одного из воронов, и птица взвилась к высоким кронам, крича от боли. Стая встала на крыло. Долго Ситрик слышал их гомон, гадая, как скоро чёрные лебеди смерти прилетят вновь.

Однако не воронов стоило ему опасаться…

Троица молодых волков была сыта; набила брюхи падалью и брусникой, но жаждала игры, веселья. Их шаги были неосторожно громкими, и в затихшем лесу эхо от них раздавалось на сотни саженей вокруг, но волки и не хотели скрывать своего присутствия, чувствуя превосходство и запах их собственной земли. Ветер, налетевший с восхода, приятно щекотал ноздри чужим страхом и болью. Жертва была ранена и слаба.

Пора.

Волки умело начали эту игру. Они уводили Ситрика от тропы, которая вскоре должна была оборваться у края их земли – у ручья. Вода не запоминала волчьих меток и оттого была границей, пустой ничейной одалью, которую скоро можно будет перейти по свежему ледку, чтобы на зиму слиться в единую стаю.

Всё страшнее было идти, тропа терялась в замшелых камнях, похожих на осколки прошлого. Ситрик, чувствуя приближение страха, что играючи крался на когтистых сильных