Успех в производстве стали зависит от его масштабов, от привлечения некоторого количества инвестиций и от постоянных небольших усовершенствований базовой технологии, остававшейся неизменной на протяжении очень долгого времени. Наличие этих чиновнических организационных вопросов означает, что производство стали можно вести и в рамках государственной собственности. В Японии, Южной Корее и на Тайване сталеплавильные заводы первоначально принадлежали государству, причем решения о том, какую продукцию производить, какие технологии приобретать и сколько капитала вкладывать, принимались на правительственном уровне. Частных предпринимателей лишили в этих вопросах права голоса, но следует признать, что во всех трех странах производство стали было налажено чрезвычайно эффективно. В Японии и Южной Корее эта отрасль в конечном итоге была приватизирована, а на Тайване так и осталась государственной. Малайзия сделала выбор в пользу того же сочетания государственной собственности с государственной же стратегией развития отрасли, что и на Тайване, однако ее попытки сделать госсектор лидером в производстве стали ни к чему не привели.

В большинстве отраслей государство не планирует полностью замещать собой частное предпринимательство. Другие сектора экономики нуждаются в большем количестве инвестиций и связей с поставщиками, чем сталеплавление; им приходится решать гораздо более сложные маркетинговые задачи. Так обстоит дело с автомобильной промышленностью, в которую стремились пробиться Южная Корея, Малайзия и все крупные государства Восточной Азии (кроме Филиппин). Требованиям маркетинга особенно соответствуют таланты и энергия частных предпринимателей с их гибкостью и быстротой реакции на меняющиеся предпочтения рынка. Как следствие, самым эффективным для государства будет не руководство всеми аспектами предпринимательской деятельности, а ориентация частных предпринимателей в направлении целей, намеченных правительством. В особенности их надо обязывать к участию в конкуренции на международном рынке в тех отраслях, где идет ожесточенная борьба и быстро обновляется продукция. В Южной Корее правительство достигло этой цели, соблазнив субсидиями с полдюжины жаждущих денег бизнесменов, чтобы через 30 лет выточить из них одинокого, покорившего мир колосса – Hyundai – KIA. Процесс его формирования был далек от идеального, а зачастую просто хаотичным, однако благодаря экспортной дисциплине в конечном итоге завершился успешно.

Малайзия, напротив, сначала попыталась выйти на автомобильный рынок с одним-единственным предприятием, принадлежавшим государству (с тем чтобы было невозможно отдавать предпочтение другой компании), и в отсутствие серьезной экспортной дисциплины. Затем добавилось совместное государственно-частное предприятие, и опять без реальной экспортной дисциплины. Наиболее успешным частным предпринимателям в Малайзии не вменялось в обязанность повышать конкурентоспособность. Наоборот, им разрешали спокойно строить свои империи под защитой протекционизма вне сферы обрабатывающей промышленности – скажем, в мобильной телефонии или энергетике. Сегодня малайзийская автомобильная промышленность, как и вообще все крупные отрасли обрабатывающей промышленности, – источник головной боли для госсектора, в то время как частный бизнес существует в своей параллельной вселенной, не помышляя об индустриализации.

Сравнение Южной Кореи и Малайзии указывает на единственную и самую важную общую характеристику развивающихся стран касательно промышленной политики – в большинстве крупных отраслей критическим фактором становятся взаимоотношения между государством и частным сектором. Конечно, правительство может лишить частных предпринимателей инициативы, взяв управление каждой фирмой на себя. Но такой подход история не рекомендует. Вместо этого правительство обязано использовать свою власть (особенно путем благоразумного распоряжения контролируемыми государством активами, лицензиями на ведение коммерческой деятельности, кредитами и скудными запасами иностранной валюты), чтобы заставить частные фирмы заниматься тем, чего требуют интересы экономического развития. Поступающему таким образом правительству необходимо выработать реалистический взгляд на предпринимателей. Вместо того чтобы упрашивать их добровольно подняться на более высокий моральный уровень, лучше принять как должное «жизненный дух»{233} предпринимателя и использовать его стремление заработать как можно больше денег, чтобы эффективно его контролировать. Предпринимателю только и надо, что «пролезть и хапнуть». Государство же должно по ходу этого процесса заставить его преследовать цели экономического развития.

Таким образом, развитие – это полностью политическое предприятие. Если правительство позволяет предпринимателям получить доступ к тому, что экономисты называют «рентой» – источникам доходов, находящимся в ведении государства, и при этом не добивается от частного бизнеса никакого вклада в развитие национальной экономики, то это явное политическое пренебрежение своими обязанностями.

То, что в Юго-Восточной Азии называют «кумовским капитализмом», когда бизнесменам предоставляются льготы без требования участвовать в решении общегосударственных задач, – это не управленческая ошибка, а политическая несостоятельность. Сам термин возник на Филиппинах, где политики были наиболее эгоистичны и развращены среди управленческой элиты стран Восточной Азии. Неолиберальные экономисты утверждают, что развивающимся странам следует страховаться от возникновения кумовского капитализма за счет отказа от экономической ренты. Но если такой совет еще может быть оправдан в случае богатых стран, то в странах развивающихся он лишь вызывает вопрос: «Как в таком случае вы заставите предпринимателей делать то, что требуется от них для развития экономики?» Был бы жив Пак Чон Хи, вырастивший у себя в стране бизнесменов мирового класса, но никогда им не доверявший, он ответил бы: «Никак не заставите». Рента – это приманка, на которую успешно развивающееся государство ловит своих предпринимателей, а затем держит их под контролем.