Вадим присел с чашкой за барную стойку. В появлении здесь этого мальчика ему показалась некая логика. Что-то должно было измениться, и Маша нашла, возможно, единственный способ. В оригинальности ей не откажешь. А в здравом уме?

Следовало, однако, признаться: она верно все рассчитала. Вадим не смог бы противиться. Такому ребенку противиться было нельзя. Отступление представлялось Вадиму совершенно безнравственным. Поэтому — ничего не поделаешь…

Он даже почувствовал облегчение. Все остальное значения теперь не имело, и можно было отбросить всю чушь и нелепость, от которой уже просто тошнило. Теперь будут двое детей. Маша, жена. Прежнего, конечно, не будет. Хотя… Кто его знает? Весь вопрос в том, как человека видишь. Стоит слегка изменить ракурс, и вот уже любая соринка падает на чашу весов…

Он поднялся и пошел наверх, в детскую.

С этого дня Маша стала разумной и мудрой. Тоже, наверное, отбросила чушь и нелепость. Кубинка была уволена. Вадим определил по косвенным признакам, что искушенная женщина уговаривала Машу ребенка вернуть. Она не учла: от такого поступка отговорить невозможно, поскольку он продиктован вовсе не здравым смыслом.

Они нашли новую няню: бывшего музработника из детсада с французским уклоном. Стали искать и вторую — Андрюше. Хлопотали насчет документов. Строили планы на будущее. Вели разговоры о Стивене Хоукинсе и новых компьютерах. О том, когда будет возможно что-нибудь сделать и для этого маленького человека.

* * *

— Дорогой, передай мне сумку, — сказала Маша.

Положила в нее яблоко и бутылку с водой. Они собирались в клинику. Маша произнесла вполголоса:

— Карты мне дали мухлеванные. По картам он вроде здоров, а нянька шепнула, что у него с сердцем проблемы. Надо проверить, чтоб быть спокойными…

Вадим выкатил кресло в прихожую:

— Ключи от джипа возьми… Придется заправиться — там почти нет бензина…

Где-то далеко Маша, ругаясь, искала ключи.

Вадим посмотрел в лицо своему новому сыну. Тот улыбался. Вадим отчего-то застеснялся себя и потупил взгляд.

— Попгощайся, Илюшенька, — прогундосила няня. Совершенный клон певицы Мирей Матье, с черным горшком на голове. Видимо, она всячески это сходство подчеркивала. И картавила тоже нарочно — во время интервью она разговаривала нормально. Нет, это безобразие… Няня помахала Илюшкиной ручкой и попыталась его увести.

— A-а! Ы-ы! — заплакал Илюшка и вцепился что было сил в Машу.

— Малыш, малыш, мы скоро приедем! Останься с Галиной Сергеевной, ладно, солнышко?

Илюшка уткнулся мокрым лицом в Машины джинсы. Галина Сергеевна опрометью бросилась в комнаты:

— Я мигом! Пгинесу его книжку любимую!

Вадим пробормотал:

— Неужели во всем городе нет ни одной нормальной, вменяемой няни…

Маша пожала плечами:

— Няня как няня… Стандартная — в ассортименте…

В это время раздался звонок снизу. Охранник откашлялся и объявил:

— Здравствуйте! К вам тут Александр Морев… Утверждает, что близкий родственник.

Он был, очевидно, в сомнении. Вадим и Маша переглянулись. Вадим ответил в переговорное устройство:

— Да, спасибо. Впустите.

Первая реакция хорошо воспитанного человека. Тут же пожалел: ну зачем? Надо было сказать, что спустимся сами. Или вообще — страшно заняты, позвоню позже… Что ему нужно? Елки зеленые.

Маша пробормотала:

— В самый неподходящий момент. Ах ты черт… Это я, дура, растрепала ему про Андрюшу на радостях. Он звонил вчера, пока тебя не было… Подробно интересовался. Теперь небось полюбоваться пришел на диковинку.

Вадим посмотрел на нее в изумлении:

— Вот ты даешь… Зачем рассказала? Какое ему дело? Он мне, вообще-то, никто. Нашла, с кем общаться… Кто говорил, что надо вообще отношения с ним прекратить?

Маша пожала плечами:

— Он мне вчера вроде нормальным таким показался… Мы так поговорили душевно…

Вадим только крякнул с досады. Но было поздно — Саша уже звонил в дверь. Маша виновато склонилась и стала застегивать на Андрюше куртку. А Вадим пошел отпирать.

Лицо у «родственника» было оплывшим и пьяным. Точнее, оно представляло собой нелепое месиво: сложно было понять, где располагается рот, где находится нос и где все остальное. Когда Саша стал дико вращать глазами, выяснилось, по крайней мере, где у него глаза. Он долго собирался что-то сказать, затем начал, но так и не смог: губы его шлепали друг о друга, терлись, но не поддавались контролю. Правая половина верхней губы соединялась с левой половиной от нижней — ничего путного из этого не выходило; затем следовала другая комбинация. Маша и Вадим наблюдали эту картину, совершенно оцепенев. Наконец стало слышно:

— Все мне назло, все назло, даже сынка моего отыскал, говнюк, и себе прикарманил… Деньги все могут, да… Все, чтоб надо мной поглумиться… смотри, мол, брат, где ты, а где я…

Он покачивался, но взгляд его уже не был совсем бестолковым.

Маша прислушивалась, напряженно сомкнув брови, — вероятно, пыталась выделить смысл из произнесенного Сашей. Зато Вадим сразу все понял, благо был ознакомлен с Сашиной логикой неоднократно. Однако в этот момент, пока Вадим косился в Машину сторону, Саша вытащил из-за пазухи нож и сделал рывок.

Маша пронзительно закричала и рванулась к Илюшке, испуганно жмущемуся у стены. Вадим бросился к Саше, не думая ни о чем, имея в этот момент вместо мозга абсолютно чистое и незанятое пространство. Ничего не видя, не слыша, начал опускать кулаки в пустоту, затем натыкался ими на что-то, затем опять не ощущал ничего, а в следующий момент почувствовал себя словно бы стоящим под проливным дождем. Ему почудился будто бы Машин голос, саркастически комментирующий голливудский фильм:

— Да, и тут вдруг заиграла такая напряженная музыка, и все вокруг стало медленным-медленным, специально, чтобы главный герой мог лучше продемонстрировать свою силу и ловкость…

Упало инвалидное кресло.

Визжала няня. С любимой книжкой в обнимку.

Маша, со стеклянными глазами, твердила:

— Нажми же, нажми!

Вадим нажал специальную кнопку, и через некоторое время вломилась охрана.

Далее он увидел Сашу лежащим на полу в неудобной позе, закатившим глаза, сипящим. Ощутил собственную, прилипшую к телу, одежду. Вокруг топали люди, заслоняли то, что хотел увидеть Вадим. Они говорили громко и куда-то звонили. Вадим расталкивал их, пробирался к Андрюше. Тот лежал на полу; глаза его были закрыты. Вадим схватил его — ни царапины. Но он уже не был живым человеком.

Люди в форме и в белых халатах двигались расчетливо и экономно. Из стены на уровне полуметра от пола торчал абсолютно пустой Машин взгляд. Вадим отвечал на вопросы и в следующий раз наткнулся на тот же взгляд в том же месте. Маша сидела на голом полу, сжимая Илюшку в объятиях. Их обоих сжимала в объятиях женщина, в которой Вадим с трудом узнал няню. Она была теперь лемурообразной.