– Уходим.

– Стой! – поймала ее за руку Журба. – Как уходим? Давай еще немного понаблюдаем! Подойдем поближе.

«Нормальная девчонка уже давно должна была онеметь от ужаса и удрать!» – подумала Женька, а вслух сказала:

– Ты не в цирке. Уходим.

Но Аня ее не послушалась: обошла как столб и направилась вперед, прямо к жрецам. Женька дернулась было следом, чтобы остановить, но вовремя спохватилась: без нее ведь новенькая все равно ничего не увидит.

– Куда она? – шепнул Сашка, которому, как и Лешке, не был слышен их тихий разговор.

– Ну ее на фиг, – отмахнулась Женька. – Пошли домой. Сейчас для нее видение пропадет – пусть побродит ночью одна по пустому цеху. Надоест – сама вернется. – И она решительно направилась в сторону коридора, идущего из цеха обжига.

– Женька! – ухватил ее за рукав Лешка и трясущейся рукой указал куда-то ей за спину. – Смотри!..

Она обернулась. Аня по-прежнему шла в сторону жрецов. Но как-то… не так. Не так, как обычно ходят люди. Она шла как тот мальчик в синей курточке и шапочке с помпоном…

– Ее жрецы приманивают! Она их жертва!!!

– Стой! – кинулся следом за Аней Сашка. – Стой!

Забыв о предосторожностях, он выскочил из-за стеллажей, пробежал, оскальзываясь на глине, залившей пол, несколько метров и… встал как вкопанный, растерянно озираясь по сторонам. Он не видел больше ни Ани, ни Рыжовых, ни тем более жрецов.

– Стойте оба! – Женьке ничего не оставалось, как рвануться вперед, тоже поскальзываясь на глине… – Уходи! – шепнула она Сашке, поравнявшись с ним.

Аню же догнала уже почти у самого конца печи, когда ноги проваливались в глину почти по щиколотку, схватила ее за руку.

– Tuule meille, oh Murtinati, tuullut uytse, siirry tuleen! – воззвала верховная жрица.

Жрецы снова стояли вокруг глиняного изваяния, которое вовсе не было таким большим, как показалось им в первый раз. В печи – совсем не такой, какая она бывала днем, – полыхало пламя.

Женька с Аней кинулись прочь, тут же натолкнулись на Сашку с Лешкой и…

– Muukallaa… ne… ne…

От этого голоса они все вчетвером почему-то замерли, встали как вкопанные и обернулись.

Их заметили. Все жрецы, человек семь, смотрели в их сторону. Их круг начал медленно распадаться, раскрываясь навстречу нежданным гостям. И теперь Женька могла отчетливо разглядеть их самих и то, что они лепили – их идола.

Это была уже не бесформенная глиняная каша. Это был дракон с широкими когтистыми лапами и с прижатыми к спине крыльями. На морде его были то ли усы, то ли рога; слепые глаза были полуприкрыты. Одна сторона чудовища, освещенная огнем из печи, горела оранжево-красным, а вторая, оставшаяся в темноте, будучи совершенно черной, сливалась с мраком.

И снова дрогнули глиняные ноздри, чувствуя чужаков…

Страх парализовал Женьку.

– Уходим! – вдруг пришла в себя и заорала Аня. – Уходим! – и кинулась прочь, увлекая ее за собой.

Но глина и не думала их отпускать. А жрецы медленно смыкали круг, наступая. Ближе, ближе, ближе… И вдруг молча, не сговариваясь, они кинулись на них, на всех четверых.

Женьку схватили за руки, рванули за шапку. Отчаянно крича и брыкаясь, она билась в страшных – и совершенно реальных! – руках! Рядом орал Лешка, в суматохе, пытаясь «дать в бубен» тому, кто его держал. Визжала Аня, с которой стащили шарф, пытался свистеть Сашка… «Это конец! Конец! – пульсировала в голове у Женьки единственная мысль. – Это все».

И вдруг жрецы замерли. Ребят больше никто не держал! Жрецы пали ниц. А то ли из-за спины идолища, то ли изнутри него вдруг раскрылись огромные, метров на пять, огненные крылья, вскинулась вверх голова на гибкой шее, и глаза с узкими кошачьими зрачками мгновенно нашли чужаков и заставили их оцепенеть. Чудовище раскрыло пасть в страшном рыке, и вместе со звуком оттуда вырвалось самое настоящее обжигающее пламя. Запахло палеными волосами… У Женьки загорелись волосы. Это был он – огонь! Огонь, который должен был убить ее.

Ничего не понимая, ничего не видя вокруг, охваченная животным ужасом, в одном слепом желании спастись, Женька рванулась прочь.

– С меня хватит! Мы так не договаривались! Вы меня убеждали, что никто меня поджаривать не будет! Вы же знали, что я боюсь огня! Я БОЮСЬ ОГНЯ! Я туда больше не сунусь! НИ ЗА ЧТО! Если хотите спасать Деревянное – то без меня! Я уезжаю домой! – Женька вырвалась из рук мальчишек и решительно закинула рюкзак на плечо; ее трясло.

Была пятница, Сашкины родители ушли на работу, не разбудив их, часы показывали двенадцать, и можно было орать на весь дом сколько угодно.

– Мелкая, я не понял! Ты же должна! – чуть ли не с кулаками лез на сестру Лешка.

– Святые пряники – я должна! Я тебе ничего не должна!

– Но ведь они нам ничего не сделали! Мы же смогли удрать! Мы сильнее! Неужели же ты сейчас отступишь? Ты уступишь своему страху? Ты дашь ему себя победить? – требовательно вопрошал Сашка.

Аня безучастно следила за развитием событий.

– Да! Можете считать меня трусихой – кем угодно! – я ухожу!

Женька выскочила вон, хлопнув дверью. За пару минут она пулей долетела до остановки, у которой как раз остановился автобус, идущий в центр.

Дома Женька решила выкинуть все из головы. Приходили эти жрецы сюда испокон веков – пусть приходят дальше. Она тут ни при чем. НИ ПРИ ЧЕМ. Трясущимися руками она состригла в ванной обгоревшие пряди, нимало не заботясь о своем внешнем виде.

В пустой квартире она промаялась до вечера, не зная, чем себя занять. Ей было не по себе. Женька поглядывала на часы, ожидая родителей. Давно она их так не ждала с работы! Но стрелки показали семь, потом полвосьмого – ни мамы, ни папы не было. Не выдержав, она набрала мамин номер, но та, быстро шепнув «Мы в кино, я перезвоню», отключилась. Они не собирались домой!

За окнами было темно. Женька подошла было к холодильнику, взялась за дверку… И тут же отдернула руку – нет! Там за дверью был цех обжига! Умом она, конечно, понимала, что за дверью были полки с продуктами, но справиться со страхом не могла. Убежала в их с Лешкой комнату, хотела было сесть за фортепиано, сыграть что-нибудь и успокоиться, но снова отдернула руки. Открывшиеся на днях способности к музыке не радовали, а пугали ее. Женька растерянно встала посередине комнаты, одна в пустой квартире, прислушиваясь…

И тут где-то в квартире раздался шорох. Или не в квартире? Что-то потрескивало на лестничной площадке… Ощущение дежавю не отпускало, напротив, оно нарастало, пугало… Женька в панике открыла дверь на лестничную площадку. Ни дыма, ни запаха гари не было. Помедлив, она накинула куртку, подхватила рюкзак и выскочила на улицу. Ей хотелось к людям. К живым.

Она позвонила Рите – абонент был недоступен. Лене – та быстро сказала, что она у бабушки, а дома будет позже. «Покатаюсь пока на троллейбусе, приду в себя, – решила Женька и вошла на остановке в первый попавшийся. – В троллейбусе, по крайней мере, всегда есть люди…»