– Иди, досыпай. Я скажу своим, чтобы не сильно шумели.

Я вошла в замок, немного походила кругами по гостиной, перекладывая подушечки и салфетки с места на место, посмотрела на улыбающуюся Мэри, потерла переносицу и пошла наверх. Досыпать. Хотя вряд ли это удастся.

После двух часов пополудни рабочие ушли, оставив стройматериалы, лестницы и жуткий беспорядок возле башни. Сказали, вернутся завтра. Роберт появился ближе к вечеру. Чистый, переодетый и серьезный. Мы с мамой сидели с рукодельем в гостиной. Точнее, сидела мама, а я нервно бегала из угла в угол, то выглядывая в окно, то хватая с подноса очередной пирожок. И только когда увидела въезжающий в ворота автомобиль, уселась с невозмутимым видом в кресло и взяла пяльцы.

– Леди Нордвик, – поклонился Роберт маме, – Софи. Я могу пригласить тебя на прогулку к морю?

И, видя мое дикое нетерпение, добавил:

– Там и поговорим.

* * *

Мы медленно шли вдоль обрыва. Внизу шумело море, волны разбивались о скалы, от влажного сырого воздуха прядки волос, выбившиеся из прически, закрутились в колечки. Сердце колотилось, любопытство и досада съедали заживо, но горло сдавили неуверенность и робость, не давая вымолвить и слова. Роберт был совершенно не похож на себя прежнего. Где растерянность? Где хмурый озабоченный вид? Он словно помолодел. Словно вместе с сомнениями сбросил с себя десяток лет в придачу.

– Это был последний раз, когда ты убежала от меня, – наконец произнес он.

– Но я написала… – мой ответ прозвучал почти жалобно.

– Конечно. Если бы не написала, я все равно нашел бы тебя через некоторое время и наказал, – в голосе Роберта послышался смех.

– Как? – нахохлилась я сердито.

– А вот так! – произнес он внезапно охрипшим голосом и развернул меня к себе, крепко сжимая плечи. Я инстинктивно отшатнулась, но он даже не обратил внимания на мое сопротивление. Губы прижались к губам, горячо, требовательно, обжигая и пьяня. Он целовал так яростно, словно имел на это полное неоспоримое право. Потом оторвался и окинул мое заалевшее лицо собственническим взглядом.

– Ты будешь моей, Софи. Очень скоро. Так скоро, как только возможно.

– Но… – пискнула я неуверенно.

– Это – не обсуждается! – рыкнул и опять приник к моим губам в глубоком жадном поцелуе, не позволяя даже крошечному сомнению проникнуть в мою голову, крепко прижимаясь бедрами, всем телом, присваивая навеки.

В глазах Роберта в разное время я видела и любовь, и ненависть, и растерянность, и смирение. Но сейчас они горели такой решимостью и непоколебимой уверенностью, что я даже испугалась этого бешеного огня.

Я вспомнила того Роберта двенадцатилетней давности, который уверенно говорил, что человечество покорит космос, что нам по плечу все что угодно, что нам дозволено все, и мы сможем все на свете. Сегодняшний Роберт был таким же – несокрушимым и бесстрашным. Моим героем и победителем. Моей единственной любовью.

Я спрятала пылающее лицо на его груди, вдохнула родной запах, и стало даже немного страшно от безграничного, переполняющего сердце счастья.

– А как же моя мама? – вдруг пришла в голову тревожная мысль. – Ты еще злишься на нее?

– Твоя мама – моя будущая теща, – серьезно ответил Роберт, – и я люблю ее, потому что она подарила мне тебя.

И опять поцелуи, без которых я уже не могу жить. Тянусь за ними к его губам, радостно подставляю свои, обнимаю за спину, просовывая ладошки под сюртук, наслаждаюсь блаженным теплом в ласковом коконе его рук. Как тогда, в Торки, когда я не могла прожить ни минуты, ни секунды без его прикосновений, без его поцелуев, когда непрерывно шептала «еще, еще».

– Я долго думал над твоими словами, – произнес через некоторое время Роберт, и я почему-то сразу поняла, какие слова он имеет в виду, притихла и стала внимательно вслушиваться в негромкий голос.

– Когда ехал на поезде в Нью-Йорк, когда неделю плыл на пароходе, когда спешил сюда, в Камберленд. Ты права, Софи, – Роберт судорожно сжал меня в объятиях и хрипло добавил: – И… прости меня.

Слезы выступили у меня на глазах. Он понял! Он победил их! Я вглядывалась в лицо Роберта и не находила ни единого демона из тех, что терзали его раньше. Ни гнева, ни злости, ни обиды, ни жалости. Только чистую светлую любовь, согревающую сердце.

– У меня есть предложение, – прошептал любимый мне в волосы.

– Какое? – пробормотала я.

– Давай убежим в Гретна-Грин? Здесь на автомобиле несколько часов до границы. Сделаем вид, что тебе восемнадцать, а мне двадцать четыре. И мы, как и собирались, поженились в Шотландии… И не было этих двенадцати лет. Не было ничего. Мы полюбили друг друга в Торки, а потом, как и должны были, сыграли счастливую свадьбу.

– Давай! – обрадовалась я и задала волнующий меня с утра вопрос: – А у тебя в роду действительно были близнецы?

– Конечно, – улыбнулся Роберт. – А если и не было, то будут обязательно. И традиция начнется с нас. И вообще, Софи, если мы собираемся основать династию, то давно уже пора начинать двигаться в этом направлении.

И мы двинулись. Правда, сначала в Гретна-Грин.

В следующем году у нас действительно родились близнецы. Инженер-изобретатель, что с него взять! С именем Фредерик я была полностью согласна (так звали отца Роберта), но Алан… После долгих споров, плавно переходящих в поцелуи, младшего решено было назвать Леон, в честь Леонардо да Винчи.

Я поняла, что добропорядочная скучная жизнь хозяйки замка Нордвик мне по вкусу. Роберт больше не мотается по свету. Иногда ездит читать лекции по механике и геологии в Даремском университете, но чаще сидит у себя в кабинете над чертежами или возится в мастерской с разными металлическими колесиками, пружинками и рычагами. Порой из трубы мастерской валит вонючий дым, иногда лицо мужа покрыто копотью и сажей, но я все равно люблю его целовать, даже чумазого.

А я опять начала рисовать. Особенно мне нравится портрет Роберта, где он за своим столом, взъерошенный и растрепанный, погребенный под кипами бумаг и чертежей, а из-за его плеч выглядывают две светловолосые головки с пылающими азартом глазами. Муж хочет повесить картину в своем кабинете. Но мы повесим ее над камином в столовой. И нечего со мной спорить!