– Дорогая Джульет. Мы радуемся, что Би нас не забывает. Знаешь, она очень походит на твою бабушку. Такая же живая, страстная, энергичная. И глаза такие же черные, как у Стеллы. Для меня ее появление – абсолютный тоник. Почему ты плачешь?

Джульет прижала ладони к глазам.

– Фредерик, я все испортила. – Она чувствовала, что не может остановиться; слезы катились по ее щекам. – Я не знала, что она из этих. А ты ведь знал, правда?

Фредерик глотнул чая.

– Ты не знала.

– Она сказала тебе и Джорджу, она поделилась с отцом… а я даже не подозревала об этом. А ведь я не спала ночами, пытаясь сообразить, как сделать, чтобы ей было комфортно.

– Извини, что я ничего тебе не сказал.

– Мэтт сказал мне. – Джульет скрипнула зубами. – Ох, Грэнди, ты была права насчет него, абсолютно права… ОН сказал ей, что могут быть неприятности. Представляешь?

Фредерик кивнул:

– Очень даже, потому что так случилось и со мной, с моей первой любовью. Мать сказала мне, что отец умрет со стыда, если узнает.

– Сочувствую тебе.

– Сейчас это уже все в прошлом. Кроме одного – это урок на будущее.

Дверь лавки распахнулась, звякнул колокольчик. Вошла покупательница, женщина средних лет с корзинкой на сгибе руки. Фредерик вежливо кивнул ей.

Джульет потянула за шнурок своей зеленой сумки и еле слышно сказала:

– Я вообще больше ничего не понимаю. Буквально ничего.

– Это уже обнадеживает.

– Боже мой, – ответила Джульет. – Разве что так.

До них донесся веселый смех.

– Джордж замечательный, – сказала Джульет. – На прошлой неделе он починил ей велосипед, ты знаешь об этом? Хотя, конечно, знаешь. И, Фредерик, офисное кресло превосходно встало в Голубятне. И моя новая кровать – спасибо тебе большое. Это замечательный подарок. Что я такого сделала, раз вы оба появились в нашей жизни?

– Тебе не за что нас благодарить, – очень серьезно ответил Фредерик.

– Как это так?

Покупательница рылась в лотке с глазированной плиткой викторианской эпохи. Джульет молчала. На улице стрекотали сороки, шуршали ветки рябины. Наверху мягко потрескивал пол и слышались негромкие голоса.

Впервые за очень долгое время, дольше, чем Джульет могла припомнить, – до ее возвращения в Соловьиный Дом, до рождения детей, до встречи с Мэттом, пожалуй, впервые с ее юности, когда она сидела в саду, болтала ногами и смотрела на стрекоз, кружившихся над ручьем, радуясь теплому солнцу, вдыхая запах спелых яблок и жимолости, слушая негромкое пение Эва, карабкавшегося на дерево, – Джульет ощутила душевный покой.

– Можно спросить у тебя одну вещь, Фредерик? Только обещай, что скажешь мне правду.

Она заглянула в его ясные голубые глаза.

– Дорогая моя, конечно. Ты не доверяешь мне?

– Понимаешь, дело в том, что я где-то видела Джорджа и раньше.

– А-а. – Фредерик медленно закрыл ящик с документами.

– Он был в тот день на аукционе, верно? Это ты послал его? Ты знал про эскиз?

Фредерик тяжело оперся на полки.

– Ну-ну. Да, моя дорогая. Я подумал, что ты узнаешь меня, и послал его. Мы считали, что кто-то из нас должен быть там, потому что это я продавал эскиз…

Джульет заморгала.

– Ты? Значит, она оставила эскиз тебе? Или – дом? – Но он покачал головой. – Уолкеры арендовали его. Значит, кто-то владел им до того, как он достался мне. Она оставила тебе дом. И эскиз?

– Нет. – Он вздохнул. – Не совсем. У нас с ней была договоренность. Она оставила мне эскиз и дом, и я сдавал его Уолкерам после ее смерти. Я все это делал. Арендная плата приносила мне доход много лет. Щедрый подарок с ее стороны. Когда арендаторы решили съехать, мои доходы прекратились. Твоя бабушка так и планировала, что я выставлю эскиз на продажу и передам тебе ключи от дома в тот же самый день вместе с письмом. Она сидела за этим самым столом на следующий день, после того как написала то письмо и записки… О, как видишь, она все продумала. – Его глаза сверкнули. – Продажа эскиза должна была обеспечить меня в старости, эта лавка приносит мне не очень много, а дом перейдет к тебе. Я не уверен, что не мне досталась лучшая часть от этой сделки, но так она хотела. Ах, Джульет, извини – для тебя это шок, – сумрачно добавил он.

– Нет, не шок… – Джульет сцепила пальцы и пыталась правильно сформулировать следующий вопрос. – Но почему она не оставила мне это сразу?

– Ты сама знаешь почему, Джульет. Она считала, что ты была не готова к этому. Она хотела, чтобы ты могла вернуться сюда, даже когда ее не станет, после того как ты уйдешь от мужа, потому что она знала, что так будет… Как бы это сказать? Она думала, что тебе когда-нибудь понадобится этот дом. Смею сказать, что она недооценила проблемы, которые возникнут у тебя после возвращения, но намерения у нее были хорошие. Теперь тебе все понятно?

Он посмотрел по сторонам. Джульет встала и жестом показала ему на стул. Он тяжело сел, сжал ей руку, и она кивнула:

– Да, понятно. – Она помолчала, осмысливая услышанное, и потерла пальцами лоб. – Боже. И она была абсолютно права. Жалко, что я не могу сказать ей, как она была права во многих вещах. Тогда расскажи мне что-нибудь еще. – Она ласково дотронулась до его руки: – Фредерик, о, почему она так сильно изменилась к концу жизни? Почему она так ненавидела кукольный домик?

– Как бы тебе это объяснить? Ты представь свою бабушку. Она росла в этом доме одна с матерью. Все, что осталось у них от прежних дней, – эскиз сожженного шедевра. На плитке в Голубятне пятно в том месте, где огонь разрушил мечту ее отца. В сундуке наверху дома шикарные одежды любимых детей, которые были до нее. А еще в доме хранятся письма известных людей, книги и картины с автографами. Но нет денег на новую одежду, и они перешивают старую. Им приходится продать картину, чтобы починить крышу, еще одну, чтобы оплатить ее учебу, потом мать продает эскизы Неда музею «Фениман» в Оксфорде, когда ей исполняется восемнадцать, и посылает ее в университет. И в центре всего этот кукольный домик, который принадлежал ее матери и бабушке и который Далбитти переделал для тех детей перед тем, как в их отношениях произошел разрыв, о чем она наверняка слышала. И она вроде как должна была любить его, играть в него. Я не знал Лидди, – добавил он, немного поколебавшись. – Но знал несколько человек, которые ее знали. Они ее очень любили. Думаю, она была весьма незаурядная личность, пережившая тяжелое детство.

– Грэнди рассказывала мне об этом.

– Верно. Mais Juliette – но Стелла не рассказывала тебе, потому что это было ей слишком больно, что Лидия никогда окончательно не оправилась от детских травм. Да и как она могла оправиться? А все, что было потом… Боже мой, как она перенесла все это? – Фредерик закашлялся. Она дождалась, когда приступ закончится, и сказала: