Я ответил в соответствии с заранее разработанным планом:

— Это только первый взнос из суммы, которую мне предстоит выплатить. Я решил привести в порядок сту­дию, она в ужасном состоянии.

— А во сколько обойдется все?

— Разве в три больше. Все оштукатурить, да еще пол­ностью переоборудовать ванную, повесить новые зана­вески, перестелить пол, ну и так далее.

Мне казалось, что это я неплохо придумал. Студию действительно пора было ремонтировать, и, таким обра­зом, у меня возникал хороший предлог, чтобы вытянуть у матери миллион, а то и полтора. С другой стороны, я знал, что из-за упорной неприязни, которую мать питала к студии, она никогда не решится появиться на виа Маргутта и проверить, как я потратил ее деньги.

Так что я уверенно ждал ответа. Мать не шевелилась; казалось, что она в самом деле заснула. Но в конце кон­цов из-под руки, которой она прикрывала лицо, до меня донесся ее ясный, совсем не сонный голос:

— На это я тебе денег не дам.

— Почему?

— Потому что не вижу необходимости дарить милли­он домовладельцу, в то время как ты прекрасно можешь жить на Аппиевой дороге.

Я понял, куда она клонит, с опозданием сообразив, что придуманный мною предлог был единственным из всех, к которому мне никак не следовало прибегать. Тем не менее я притворился удивленным и воскликнул:

— При чем тут это?

— Однажды ты дал мне понять, что собираешься пе­реехать, — проговорила мать медленно, жестко, моно­тонно, — и я, как ты, наверное, заметил, тебя не торо­пила. Но сейчас ты просишь у меня денег на ремонт студии. Отсюда я делаю вывод, что свое обещание ты взял обратно.

Я сказал не без раздражения:

— Я ничего тебе не обещал. Более того, я никогда не скрывал отвращения, которое вызывает у меня перспек­тива совместной жизни.

— А в таком случае, дорогой Дино, ты не должен удив­ляться, что на этот раз денег я тебе не дам.

Два дня назад я отдал Чечилии последние тридцать тысяч, которые у меня были, а сегодня вечером она долж­на была прийти ко мне снова. Разумеется, я мог ничего ей не давать, как делал уже много раз, но не так давно я заметил, что без этого я уже не мог обойтись сам. И не потому, что, давая ей деньги, я обретал иллюзию облада­ния, наоборот, эти деньги придавали недоступности Че­чилии новый оттенок — оттенок бескорыстия. Именно потому, что она не давала завладеть собой посредством денег, я чувствовал себя обязанным ей их давать, в точно­сти так, как, почувствовав, что не сумел овладеть ею по­средством полового акта, я несколько раз повторял са­мый акт. Деньги и половой акт давали мне минутную иллюзию обладания, без которой я уже не мог жить, хотя знал, что за нею неизбежно последует глубокое разочаро­вание.

Я взглянул на мать, которая продолжала лежать на спине, прикрыв лицо согнутой рукой; потом вспомнил о Чечилии, о том, как в тот самый момент, когда я вкла­дывал в ее руку деньги, она приоткрывала рот навстречу моему поцелую, и почувствовал, что ради денег спосо­бен на преступление. Особенно притягивала меня рука, которой мать прикрывала глаза: худые пальцы были уни­заны драгоценными кольцами, Достаточно было сдернуть одно такое кольцо, чтобы обеспечить Чечилию по крайней мере на месяц. Потом, не знаю сам почему, я вспомнил довольное, хотя и себе на уме, лицо матери в тот день, когда она позволила мне ухаживать за Ритой, и внезапно переменил весь свой план. Я встал, подошел к кровати, сел рядом с матерью и сказал с деланной неж­ностью:

— Мама, мне хочется быть с тобой откровенным. Деньги мне нужны не на студию. Они нужны мне на другое.

— На что же?

— Было бы лучше, если бы ты дала их мне безо всяких расспросов. О некоторых вещах трудно говорить.

— Мать имеет право знать, как сын тратит ее деньги.

— Шестнадцатилетний — может быть, но когда речь идет о тридцатипятилетнем мужчине…

— Мать всегда мать, возраст не имеет значения.

— Ну хорошо, пусть так. Деньги нужны мне для жен­щины.

Произнеся эту фразу, я посмотрел на мать. Она не шевелилась. Можно было подумать, что она спит. Потом до меня донесся ее голос:

— Разумеется, какая-нибудь потаскушка.

— Но, мама, если бы это была потаскушка, разве бы я просил триста тысяч?

— Порядочные женщины денег не берут.

— Ну а если эта женщина в самом деле нуждается?

— Будь осторожен, Дино. Есть женщины, которые ради того, чтобы вытянуть у мужчины деньги, способны сочинить целый роман.

— Какой там роман, речь идет о самом насущном — еде, жилье, одежде.

— Одним словом, ты должен полностью ее содержать.

— Не совсем так, только немного помочь первое время.

— Побирушка, — сказала мать. — Насколько было бы лучше, Дино, если б ты завел связь с какой-нибудь за­мужней женщиной, дамой из нашего круга, которая ни­чего бы у тебя не просила и никак бы тебя не обременяла.

Я ответил без капли иронии:

— В моем кругу таких женщин нет.

— Твой круг — это мой круг, — сказала мать. — Кро­ме того, Дино, будь осторожен, не подцепи какую-нибудь болезнь, эти авантюристки, кто знает, где они бы­вают…

— До сих пор я ничего не подцепил, не подцеплю и дальше.

— Откуда ты знаешь, с кем встречается эта женщина, когда тебя нет? Повторяю, Дино, будь осторожен. Наде­юсь, ты знаешь, что в иных случаях надо принимать меры предосторожности.

— Ты еще расскажи мне, как я должен вести себя во время любви.

— Я просто хочу тебя предостеречь, ты мне сын, и твое здоровье мне не безразлично.

— Ну в общем, даешь ты мне эти деньги или нет?

Мать сняла локоть с лица и посмотрела на меня.

— А кто эта женщина?

Я ответил фразой, достойной Чечилии:

— Женщина как женщина.

— Вот видишь, денег ты просишь, а доверять мне не доверяешь.

— При чем тут доверяешь или не доверяешь! Не все ли тебе равно, как ее зовут — Мария, или Клара, или Паола.

— Я спрашиваю не имя, а кто она такая — барышня или дама, работает или учится или ничего не делает, сколько ей лет, как она выглядит…

— Сколько ты хочешь знать за какие-то жалкие трис­та тысяч!

— Ты забываешь, что, если бы мы сейчас занялись подсчетами и прибавили сюда все, что я дала тебе рань­ше, получилась бы сумма, во много раз превышающая те триста тысяч, которые ты так презираешь.

— А, так ты подсчитывала?

— Разумеется.

— Ну хватит, мама, я не хочу тебе ничего рассказы­вать, по крайней мере сейчас, но ты уж, будь добра, ска­жи, даешь ты мне эти деньги или нет.