Я обернулся.

– Конечно, Франк, я подожду. – Девочка помахала книжкой. – Моя история почти закончилась… И твоя тоже, правда?

Она легко, звонко рассмеялась и снова с головой ушла в чтение.

Я постучал в дверь Дюмортье, но в ответ донесся лишь далекий сдавленный кашель. Никто не открыл.

– Надо войти, – сказал я, поворачивая дверную ручку, но дверь оказалась заперта.

Фламан помрачнел. Кто-то внутри дома кашлял надрывно, как при сильном бронхите.

– Приступим…

Замок недолго сопротивлялся пилке для ногтей из моего специального набора, но Фламан не сразу решился переступить порог, несколько раз порывался сбежать и вошел вслед за мной, стиснув челюсти. Должно быть, инстинкт врача в конце концов сработал.

Узкие полоски света прорезали стоявшую в комнате темноту, ложились на лицо с лихорадочно блестящими глазами. Съежившийся на мокрой от пота постели, дрожащий Дюмортье, странно поглядев на нас, зашелся кашлем и сквозь этот кашель простонал, утирая лоб мохнатым полотенцем:

– Как… вы сюда… попали?

В больничной распечатке было сказано, что ему сорок два года, но выглядел он лет на десять старше. На щеках многодневная щетина, лицо – как печеное яблоко…

– Я врач, – объяснил Фламан, приблизившись к кровати. – Два дня назад вы обращались в отделение неотложной помощи. Давно у вас начался кашель?

– Ночью… И трясти начинает через каждые четыре часа… В жизни… в жизни мне не было так холодно…

Фламан открыл чемоданчик:

– А почему вы не вызвали врача?

Дюмортье приподнялся, опираясь на локти:

– Этот гребаный врач… из соседней деревни… еще в отпуске… Ближе, чем в Гренобле… другого не найти… В больнице сказали, что… треклятая лихорадка отпустит… Ага, как же…

При виде ланцета больной забеспокоился:

– Эй!.. Вы зачем сюда явились? Что со мной?

– Обычная проверка, – ответил врач, натягивая резиновые перчатки. – Хотим убедиться, что у вас действительно тепловой удар, а не инфекционное заболевание, что вы не подхватили какой-нибудь вирус. Сейчас проколю вам палец и возьму каплю крови. Вы ничего не почувствуете.

– А он кто такой?

– Мой помощник, – соврал доктор.

Дюмортье протянул дрожащую руку. Фламан, свирепо взглянув на меня, кольнул его, и на полоске с желтым краем распустился кровавый лепесток.

– Надеюсь, после этого вы оставите меня в покое?

Врач, приложив свободную руку ко лбу пациента, помахал полоской, а когда увидел, что светло-желтый цвет сменился ярко-голубым, весь напрягся:

– Черт! Как это может…

– Что? – завопил Дюмортье, облизывая палец. – Что там такое?

Фламан не сразу смог заговорить.

– Этот цвет… указывает на наличие в вашей крови антигена плазмодия. Мне очень жаль, но… у вас… малярия…

Больной вздрогнул, на мгновение лицо его стало бессмысленным. Потом он, видимо, осознал услышанное и забормотал, пришибленный обрушившейся на него со всей силой реальностью:

– Но… но этого не может быть! Не может быть! Доктор, я сроду отсюда никуда не уезжал! Это ошибка! Дурацкая ошибка!

– К сожалению, – вздохнул врач, покачав головой, – тест дает стопроцентную уверенность… Я не могу сказать… насколько размножились паразиты, но инкубационный период прошел. Мы заберем вас в больницу. Прямо сейчас…

Дюмортье вскочил на постели, схватил доктора за рукав:

– Что за ерунду вы несете! Неправда это все!

Он, уронив руки, рухнул на колени.

Фламан стащил перчатки, подошел ко мне:

– Сколько человек у вас в списке?

Я с трудом развернул листок негнущимися пальцами:

– Пятьдесят два…

– Господи боже!

Вот и все… Бедствие добралось до этих домов. Его можно увидеть на мокрых, искаженных болью лицах. Его можно вдохнуть с тяжелым, влажным, зараженным воздухом. Мы опоздали, мы сильно опоздали…

Опомнившись, я подсунул листок Дюмортье:

– Искренне вам сочувствую… Но… вы должны мне сказать, знаете ли вы этих людей.

Он помолчал, комкая простыню, потом кивнул и медленно проговорил:

– Одетта Фаньен… Жерар Гре… Фредерик Тавернье… Да… всех знаю… Они все живут… здесь… у подножия холмов…

Новый приступ кашля заставил беднягу согнуться пополам. Я сел на кровать, ноги меня не держали. Сегодня я, как никогда, ненавидел свою работу.

– Комиссар… что все это значит? – недоумевал врач, сжимая трясущимися пальцами голубую полоску.

Я вытащил мобильник:

– Это значит, что деревня прямо сейчас вымирает… Никого… никому не звоните, пока я не свяжусь со своим начальством.

Выйдя на улицу и оставшись один, я позвонил Леклерку и рассказал, что в горной деревне неподалеку от Гренобля малярия, масштабы бедствия нам пока неизвестны, но в чем сомневаться не приходится: инкубационный период позади и, если даже больные не умрут, лихорадка и плохое самочувствие останутся при них до конца жизни.

Окружной комиссар, оглушенный этой новостью, велел, пока не поступят точные указания сверху, соблюдать полнейшую секретность: нельзя допустить паники. Он уже связался с Гренобльским отделением Лионского управления судебной полиции, скоро в соответствии с планом срочных действий в Белую Трубу прибудут полицейские и машины «скорой помощи» с медицинским персоналом.

Я вернулся в комнату. Дюмортье, свернувшись калачиком, горел в лихорадке, дрожал и почти бредил, закатывая глаза в желтых восковых орбитах. Стоявший рядом с ним врач выглядел растерянным.

– Мы должны забрать его в больницу! Немедленно! Его и… остальных по списку!

– Сейчас приедут врачи и полиция.

Фламан испепелил меня взглядом:

– Похоже, вы не собираетесь мне объяснять, что здесь происходит! Какого черта, я же имею право это знать! Что за… дьявольский эксперимент поставили на этих людях? Вы… вы из секретных служб? Они – жертвы теракта?

Я взял доктора за руку, и мы отошли в угол, подальше от постели.

– Терроризм тут ни при чем, все это – дело рук сумасшедшего, который, к несчастью, пока разгуливает на свободе, его месть пятидесяти двум жителям деревни… Вы ведь знаете местность, да? Скажите, могли комары добраться до других населенных пунктов?

– До ближайшей деревни больше трех километров. За последние две недели ни разу не подул даже самый слабый ветерок, а анофелесы, насколько я помню, эндофаги, так что распространения эпидемии, скорее всего, можно не бояться… Но… кто этот сумасшедший и за что он мстит?