Чиновник взял петицию и, распечатав ее, зачитал вслух, а советник Икэура Кадзуэ сказал:

– Петиция, которую вы направили нам, заслуживает всяческой похвалы. Но вам следует знать, что это дело больше не в нашей компетенции. Об этом деле сообщили правительству и, хотя монахи родового храма нашего господина хотели вступиться за Согоро, наш господин был так разгневан, что не стал слушать даже их, сказав, что, не будь он членом городзю, оказался бы в опасности быть разоренным этим человеком, его спасло только его высокое положение. Его светлость говорил так строго, что монахи не осмелились вернуться к теме разговора. Следовательно, вы понимаете, что не будет никакой пользы в том, чтобы предпринимать какие-либо шаги в этом деле, ведь, вероятнее всего, вашу петицию не примут. Тут вам лучше больше об этом не думать. – И с этими словами он вернул им петицию.

Дзэнбэй и старосты, поняв, к своей безграничной печали, что их миссия оказалась безрезультатной, удалились с места суда и очень горестно посовещались, скрепя зубами от разочарования, когда обсудили то, что сказал советник о бесплодности их усилий. В глубоком горе от этого Дзэнбэй с Хандзаэмоном и Хэйдзюро на 11-й день месяца 2-й луны (в день, когда казнили Согоро, его жену и детей) ушли из Эварадай, места казни, и отправились в храм Дзэнкодзи[82] в провинции Синсю, поднялись на гору Койя на Кисю, а на 1-й день месяца 8-й луны обрили головы и стали монахами. Дзэнбэй сменил свое имя на Какусин, а Хандзаэмон сменил свое на Дзэнсё. Что же касается Хэйдзюро, то он захворал в конце 7-й луны и на 11-й день месяца 8-й луны умер в возрасте сорока семи лет. Эти три человека, которые любили Согоро, как рыбы любят воду, остались верны ему до конца. Хэйдзюро был похоронен на горе Койя. Какусин стал странствующим монахом и ходил по стране, вознося молитвы, чтобы Согоро и его жена и дети попали на высшую ступень рая, а после посещения всех святилищ и храмов вернулся, в конце концов, в родную провинцию Симоса и обрел пристанище в храме Рюкакудзю, в селении Кано, что в районе Инбан, молясь и совершая пожертвования от имени душ Согоро, его жены и детей. Хандзаэмон, теперь известный как монах Дзэнсё, остался в Синагаве, пригороде Эдо, и из благотворительных пожертвований добрых людей собрал достаточно денег, чтобы воздвигнуть шесть бронзовых изваяний Будд, которые стоят и по сей день. Он заболел и умер в возрасте семидесяти лет на 10-й день месяца 2-й луны 13-го года периода Канбун. Дзэнбэй, который, став священником, сменил свое имя на Какусин, умер в возрасте семидесяти шести лет на 17-й день месяца 10-й луны 2-го года периода Эмпо. Так умерли эти три человека, которые ради Согоро и его семьи посвятили себя духовным делам, а другие селяне также приносили пищу для успокоения духов умерших и молились за то, чтобы они попали в рай, а поскольку молебствия совершались безостановочно, нет сомнений в том, что Согоро обрел спасение в раю.

На 11-й день месяца 2-й луны 2-го года Сёхо Согоро был обвинен в ужасном преступлении, эшафот был воздвигнут в Эварадай, и советник, проживающий в Эдо, а также советник, проживающий в замке, вместе с остальными чиновниками проследовали к месту казни со всей торжественностью. Тогда монахи храма Токодзи в селении Сакэнада, за которыми следовали носильщики гробов, заняли свои места напротив советников и сказали:

– Смиренно просим позволения заявить о нашей просьбе.

– И в чем заключается ваша просьба?

– Мы – люди, которые оставили мир и приняли посвящение в монахи, – отвечали монахи почтительно, – и мы хотим попросить, если возможно, забрать тела умерших, чтобы мы могли их достойно похоронить. Для нас будет великой радостью, если наша покорная просьба будет милостиво выслушана и исполнена.

– Ваша просьба будет выполнена, но, так как преступление Согоро велико, его тело должно быть выставлено на всеобщее обозрение в течение трех дней и трех ночей, после чего вам отдадут его.

В час Змеи (10 часов утра) – час, назначенный для приведения приговора в исполнение, – люди из соседних селений и призамкового города, старые и молодые, мужчины и женщины, стекались, чтобы увидеть это зрелище, было множество и тех, кто пришел проститься с Согоро, его женой и детьми и помолиться за них. Когда пробил назначенный час, приговоренных вывели и заставили сесть на грубые циновки. Согоро и его жена закрыли глаза, потому этого зрелища они не могли вынести, а очевидцы кричали: «Жестоко! Безжалостно!» – и, вынимая засахаренные фрукты и пирожки из-за ворота своих кимоно, бросали их детям. Точно в полдень Согоро и его жена были привязаны к крестам, которые затем были подняты, поставлены вертикально и вкопаны в землю. После этого их старший сын Гэнноцукэ был выведен к эшафоту и поставлен прямо перед родителями. Тогда Согоро выкрикнул:

– О! Как жестоко, как жестоко! Какое преступление совершило это бедное дитя, чтобы с ним обращались таким образом? Что касается меня, то мне все равно, что со мной станется.

И слезы струились по его лицу.

Собравшиеся молились вслух и закрывали глаза, а сам палач, стоя рядом с мальчиком и сказав, что это безжалостно, когда ребенок страдает из-за вины отца, молился про себя. Тогда Гэнноцукэ, который оставался с закрытыми глазами, сказал своим родителям:

– О! Мои папа и мама, я иду в рай, в эту страну счастья, прежде вас и буду вас там ждать. Мы с младшими братьями будем на берегах реки Сандзу,[84] протягивать вам руки, чтобы помочь переправиться. Прощайте все, кто пришел увидеть, как мы умираем, а теперь, пожалуйста, отрубите мне поскорее голову.

С этими словами он подставил шею, читая последнюю молитву. И не только Согоро и его жена, но даже палач не мог сдержать слез. Но он, хотя и был расстроен и тронут до глубины души, был вынужден выполнить свой долг и отрубить ребенку голову. Жалобный вопль послышался от родителей и очевидцев.

Тогда младший Сохэй сказал палачу:

– Господин, у меня болячка на правом плече, пожалуйста, отрубите мне голову с левого плеча, а то мне будет больно. Увы! Я не знаю, как люди умирают, не знаю, что я должен делать.

Когда палач и присутствующие чиновники услыхали безыскусную речь ребенка, все снова заплакали от жалости. Но ничего не поделаешь, и его голова упала с плеч гораздо быстрее, чем вода впитывается песком. Тогда малыш Кихати, третий сын, которого из-за его малых лет следовало бы пощадить, был обезглавлен.

Когда казнь детей закончилась, монахи храма Токодзи взяли их тела и, положив в гробы, унесли прочь под стенания окружающих и похоронили с великими почестями.