Непробиваемый упрямец в форме, раздраженный канителью, разводимой все большим количеством людей, выдвинул контрпредложение:

– Ты друг товарищу, страдающему забывчивостью?

– Друг.

– Вот и давай. Садись в автомобиль и смотайся за документами, подтверждающими личность задержанного. Чем быстрее доставишь в отделение, тем скорее отпустим приятеля, – с непоколебимым упрямством заявил колченогий.

А над улицей волнами катился утробный вой сирены. Машина с проблесковым маячком мчалась по бульвару. Подмога патрулю прибыла достаточно оперативно, в корне изменив ситуацию. У Святого с Гуляем хватило бы силенок и прыти смять и уложить на землю патруль и вновь прибывших милиционеров. Ребята вели себя беспечно, вывалив гурьбой из автомобиля. Но один, то ли из-за лени, то ли педантично следуя инструкции, остался сидеть внутри машины, положив на колени автомат.

«Черт, что за нескладуха. Только стрельбы на московских улицах в честь моего прибытия не хватало. Надо паковаться и ехать в отделение. Дарью подставляю, а это скверно! Затеем дерготню, и неизвестно, чем дело обернется!» – подумал Святой, косясь на чернеющий зрачок автомата.

Из двух зол он выбрал наименьшее, зная по опыту, что с офицером договориться проще, чем с рядовым патрульным.

– Володя, я прокачусь в отделение. Отвези, пожалуйста, Дарью домой! – ровным голосом человека, которому нечего бояться, произнес Святой и, опережая конвой, двинулся к машине.

Вслед за ним сквозь разомкнувшийся круг милиционеров рванула Угланова:

– Ты никуда один не поедешь! Еще поизмываются над тобой без свидетелей!

Фраза предназначалась стражам порядка. Выскочив на проезжую часть, Дарья, не дожидаясь приглашения, юркнула в автомобиль, демонстративно хлопнув дверцей. Словно зарядившись энергией от неуемной журналистки, Гуляй, бесцеремонно толкнув колченогого плечом, прогрохотал рифлеными подошвами армейских ботинок по тротуару. Сквозь лобовое стекло Святой видел, как экс-сержант, сражаясь с заедающим замком передней дверцы «Форда», неестественно оживленно шевелил губами.

«Наверняка меня костерит последними словами за то, что я согласился поехать в отделение. Гуляй предпочел бы силовое решение проблемы с кровопусканием, мордобитием и большой шумихой на ночном бульваре. – Святой вспомнил переполненные агрессией глаза экс-сержанта, хищно мерцавшие в сумраке. – В парне накопилось еще с войны слишком много злобы. Если не избавится, эта чертовщина искорежит Гуляю судьбу. Мирная жизнь тяготит парня».

Журналистка, не вполне оправившаяся от шока, вызванного внезапным появлением человека, которому надлежало греться под средиземноморским солнцем, а не пререкаться с милицией, требовательно дернула Святого за рукав.

– Ты совсем очумел, решив вернуться! – заплетающимся от волнения языком прошелестела Дарья.

– Соскучился! – Святой оглушительно звонко поцеловал девушку в щеку.

Милиционер-автоматчик оглянулся с откровенной завистью. Глубоко вздохнув, он снял оружие с колен и поставил автомат между ног.

По дороге красный «Форд-Фиеста», помигавший себе стоп-сигналами, лихо подрезав, обогнал милицейский автомобиль.

Меланхоличный водитель с нашивками младшего сержанта на погонах определил стиль езды лихача словами:

– Со свистом чешет «фордец». На пожар, что ли, торопится?..

…Когда Святого втолкнули в дежурку, там еще продолжался допрос другого задержанного. Стоявшего враскорячку у стенки юношу обыскивали, для острастки постукивая по ребрам резиновой дубинкой.

Старший, пожилой майор, подставив лицо под струю воздуха, идущую от вентилятора, составлял протокол, почесывая ежик светлых волос. Нацарапав в бланке исходные данные, он потребовал, чтобы задержанный подошел к стойке. Кончиком шариковой ручки майор разгреб горку предметов, изъятых у парня.

– «Баян»[13], значит, выбросить успел?! Молодец. Быстрый! – устало произнес старший наряда, командовавший в дежурке. – А упаковочку кетамина заныкал в трусняк. Думал, побрезгует ментура твои яйца щупать… Напрасно, Соколов… Очень напрасно ты нами пренебрегаешь! – тоном старого педагога, отчитывающего закоренелого двоечника, говорил майор. – Не в первый раз встречаемся… Ломки боялся? «Капусты» на дурь нет, вот ты и понадеялся на «авось». Авось пронесет. Прощелкают менты упаковочку – можно будет ночь продержаться в обезьяннике. А если повезет, отпустят на все четыре стороны – раскумариться в парке под звездным небом или в подвале, – вслух рассуждал майор, не обращая внимания на сникшего наркомана, заправляющего рубашку в заношенные джинсы. – Нет у тебя мозгов, сокол драный. Губка вместо мозгов. Мы таких щенят насквозь видим. Без рентгена… Почапаешь ты, Валера Соколов, на зону! – Милиционер вывел аккуратный завиток на бумаге, любуясь своим каллиграфическим почерком.

Юноша, навалившись грудью на деревянную стойку, нервно выкрикнул:

– Лажу порешь, майор! Я больной по жизни! А больных полагается лечить. За хранение нарка не сажают! Впаивай байки лохам. Я свои права знаю!

Невозмутимый дежурный одним междометием ответил на телефонный звонок, отложил трубку и, не вставая со стула, спрятал протокол в облезлый сейф.

– Прессу почитай, Соколов. Скоро Дума закон примет: наркоту на принудительное оздоровление направлять или срок навешивать. Так что суши сухари к предстоящей поездке в санаторий за колючей проволокой. – Налив из пожелтевшего граненого графина воды в эмалированную кружку, способную составить гордость музея народного быта, майор предпенсионного возраста с интересом спросил: – Я смотрю, ты башковитый парень! На чистую химию не подсаживаешься?! Хочется малек подольше протянуть или в кармане голяк?

Откинув со лба сосульки засаленных волос, юноша поколебался: откровенничать ли с представителем власти? Но в облике майора было что-то патриархальное, что-то от сельского священника, напялившего мундир и сменившего церковно-славянский язык на уличный жаргон.

– Бэблы по нулям! – Наркоман вывернул карманы, наглядно подтверждая свою нищету. – Но накрошить ботвы, если припрет, можно в два счета. Я, товарищ майор, не уважаю «химиченных». Подрыгаются лет пять-шесть и от передоза загибаются. Второй момент – ломки у них завальные. Жгутом скручивает. Я прикольного парня знал, так он при ломке язык себе откусил… В натуре! – Юноша умолк, ожидая услышать слова сочувствия.

Майор, заметив перхоть на погонах, принялся смахивать белесые точки прокуренными до желтизны пальцами. Очистив свои знаки различия, он раздраженно крикнул кому-то:

– Ермилов, чай-то будет? Я не чифиря, я обыкновенного чая прошу заварить!

Наконец дежурный обратил землисто-серое лицо с какими-то фиолетовыми глазами к сидевшей на стульях паре. Посмотрев удостоверение журналистки, он перевернул запаянную в пластик карточку, сличил фотографию.

– А в натуральном виде вы гораздо симпатичнее! – отвесил неуклюжий комплимент замордованный работой милиционер. – Дарья Угланова, – по слогам произнес он. – Бойко пишете, но не всегда объективно. Встречаются перегибы, передергивания фактов… – Он собрался преподать азы профессиональной этики только что арестованной девушке, с которой его коллеги не церемонились.