– Я не знал, – честно сказал Юра Евсеев. – Я даже не запрашивал…

– А вы – запросите! Там такая лажа! Такая подстава! Я свои же картины иностранцу пытался продать… Правда, страшное преступление? Но иностранцы тогда все поголовно шпионами считались, я бы и не стал с этим связываться… Так один гад убедил: не бойся, тут все законно, зато «капусты» срубишь прилично…

Генандр расстегнул рубашку до пояса, беспомощно завертел головой, похлопал по столу с этюдами:

– Может, у вас сигареты есть?

– Есть, – спокойно ответил Юра и вытащил из кармана пачку «Парламента».

Художник прикурил дрожащими пальцами, глубоко затянулся, стараясь не закашляться, прикрыл дрожащие веки.

– Первый раз с тех пор, как прибыл из колонии, – сказал он, расслабляясь.

«Молодец, папка, – в который раз подумал Юра. – Еще одна его заповедь: сигареты ерунда, мелочь, а пользу могут принести большую…»

– А когда я картины отдал и деньги получил, они со всех сторон выскочили… Оказалось, все сфотографировано, и разговор записан, и накрутили статей целый букет: и контрабанда художественных ценностей, и незаконные валютные операции, и антисоветская агитация!

Генандр зло усмехнулся:

– То говорили, что мои картины – мазня, полное говно, а тут оказалось – «художественные ценности»! Я потом на шконке рассуждал сам с собой: зачем? И понял: да, меня подставили, чтобы прикрыть другую птичку. Поважнее да поценнее…

На середине сигареты лицо Генандра стало мертвенно-бледным, на лбу выступила испарина. Он оскалил крупные зубы, изобразил на лице широкую улыбку и громко сказал:

– Ладно, дело прошлое. Я в полном порядке. Да. Когда прибыл с зоны, сначала жил в Подмосковье, на сто первом километре. На мне ведь каинова печать стояла… Потом «минус» сняли, вернулся в Москву. Родители не отказались, не выгнали, начал жить заново. А в Мордовии я хорошо писать научился. Вот парадокс! Начальник прочухал, что художник. Заставил свой портрет написать. Что делать? Там целые дни свободные, комнату выделили. Написал!!

Юра невольно представил себе этот отчаянный оскал на лице своего ровесника, который вдруг загремел в политическую зону. По нынешним меркам, ни за что.

– От страха написал! – махнул рукой Полосухин, и оскал превратился в обычную улыбку. – Сейчас бы, конечно, отказался. А тогда… В юности все мы великие! Все – Дега! Сезанны! Какой такой портрет?! А тут… И начальника… ха-ха… срисовал, и его жену… деток… Потом начальника оперчасти, его семейство… Потом зама по режиму…

Он раздавил сигарету о кусок подвернувшегося картона.

– Благодаря этому и выжил. – Он поднял глаза на Юру. – Мне одного раза хватило. Спрашивайте. Сдам – всех. Помню – все. Хотя к вашему ведомству никакого отношения никогда не имел. На агентурной связи не состою.

– Меня интересует один человек, – сказал Юра. – Семьдесят второй год. Квартира в центре Москвы. Подобие салона: встречи, обеды, много молодежи. Хозяин – дядя Коля. Его жена – Нина Степановна…

– Так он и упек меня в зону! – вдруг дико заорал Генандр. – Дядя Коля! Ха! Хрен-с-два! Он такой же «дядя Коля», как я Джордж Буш!

– Подождите, Геннадий Андреевич… – мотнул головой Юра. – Он умер?

– Такие сами не умирают! Цветет и пахнет, сука! – почти в истерике кричал художник. – Он в Сокольниках держит «бордельеро», как он любит выражаться! Бар «Фиеста»! Сауна, бильярд, массажи на любой вкус!.. Притон, короче. Только его никто не трогает. И не тронет. У него пол-Москвы в друзьях, это точно!

Он встал с шаткого стула, согнувшись добрел до горы картонных листов, одним движением спихнул все на пол, обнаружил кресло и повалился в него.

– Я бы его своими руками, своими руками…

Евсеев достал свой блокнот.

– Николай… Как его фамилия?

Генандр развел руками.

– Никакой он не Николай, а Ильяс! Хотя не удивлюсь, если у него несколько паспортов – очень скользкий тип! А настоящая фамилия – Бакиев. Родом откуда-то с Кавказа. Внешность нехарактерная: глаза голубые, рыжий. Только волосы красил. Бакиев Ильяс… Это он меня свел с тем иностранцем…

«Интересно, – подумал Евсеев. – Если резидент иноразведки знакомит молодого человека с иностранцем, то только для того, чтобы продать черту еще одну душу… „Сдавать“ его резиденту не было никакого смысла. Да и не те у него отношения с КГБ, чтобы доверительно сотрудничать!»

– А почему вы решили, что он вас и подставил? – поинтересовался капитан. – Больше никто про это дело не знал?

Генандр поморщился.

– С Профессором я советовался… Но он не такой, он тихий, его чистая политика интересовала… Он меня даже не дослушал… Нет, это Бакиев, больше некому!

«Ай да Профессор! Артист! Вот тебе и старичок – божий одуванчик! Недаром говорят, что предатели больше ненавидят предаваемых людей, чем те предателей… Даже проститута придумал!»

– А, ну если так, другое дело, – вслух сказал Евсеев. – Расскажите-ка вы мне еще вот что…

* * *

Отец – молодец. Еще и еще раз молодец. Терпение – главный закон! Как он говорит: если терпеливо идти по следу, то можно настичь врага и через пятьдесят лет…

А ведь он и находил фашистских прихвостней десятилетия спустя!

Юра Евсеев вытащил из внутреннего кармана пиджака записную книжку. Тоже папкина наука: никогда не записывай при допрашиваемом. Кивай, улыбайся и запоминай. А потом, когда останешься один, – запиши.

Юра выпал из мастерской Генандра в самом центре Москвы, прошелся по дворам, переполненным колясками, няньками, детишками, пока не нашел трухлявую скамейку под очень старой и опасно наклонившейся липой. Оглянулся: свора орущих детей и любопытных нянек была далеко. Еще подумал, что липа не имеет права рухнуть, а скамейка не имеет права провалиться, и уселся, и все записал, что рассказал Генандр. Все, кроме лирики и переживаний. Вот даже адрес квартиры «дяди Коли». Обыск бы там провести, а? А что найдешь – спустя тридцать-то лет?… Ну хотя бы побывать в этом историческом месте, понюхать воздух.

Вопрос: Помните ли ребят-студентов по именам?

Ответ: Их было слишком много. Нет, пожалуй. Сережек было несколько, это точно… Но Сергей – слишком уж распространенное имя, это как Иванов-Кузнецов среди фамилий, так что неудивительно…

Вопрос: Среди студентов были курсанты военных училищ?

Ответ: Да.

Вопрос: Ракетчики? Артиллеристы?

Ответ: Не знаю. Стриженные под бокс – помню. Естественники сильные, физика там, математика – да. Это было.

Вопрос: «Кубинцами», «латиносами» среди них никого не называли?

Ответ: А что это такое? Почему?… А-а, из Кубинского училища… «Кубинцы», хм… Не помню. Кем там только друг друга не называли.