Эта ослепительная яхта, впритык пришвартовавшись рядом с тавернами и складами, нависала над тесной набережной рангоутом и такелажем. Мне странно было осознавать, что передо мной трудяга. Такая красавица должна редко выходить из бухты, но ежевечерне светиться россыпями огней очередной престижной вечеринки…

Место по соседству было пусто. Я заметил ряд джутовых мешков с углем и сделал вывод, что тут базируется небольшой пароходик, типа широкобокой «Игарки». Далее имелась еще одна свободная стоянка. Если принять во внимание ширину зарезервированного места, то судно здесь швартуется более чем солидное. Какая-нибудь баржа?

За гражданскими причалами, почти у самых скал, находилась закрытая зона порта — собственность военно-морского флота США с соответствующей предупреждающей табличкой. Возле короткого шлагбаума скучал часовой в пробковом шлеме и со стареньким «Гарандом» в руках, — седой человек с добрым лицом, но не очень располагающей к беседам должностью, поэтому беспокоить его я не стал.

Прямо под часовым на воде замер большой серый «Зодиак», оснащенный дугой с фонарями и антенной радиостанции.

Рядом с надувной лодкой красовалась очевидная гордость ВМФ Новой Америки — небольшой дизельный теплоход, размерами и силуэтом похожий на наши отечественные «Ярославцы», эти живучие старички до сих пор эксплуатируются на российских реках. Перелицованная из мирного судна боевая единица флота внушала уважение. Корпус покрашен шаровой краской, с бака смотрит в море крупнокалиберная пулеметная установка, закрытая бронещитками так, что создается впечатление настоящей орудийной башни. Полным контрастом пулемету выглядит старинная черная кулеврина, расположенная на корме.

Экипаж корабля был занят делом. Один из матросов, маленький латинос в светлой хлопчатой робе, забравшийся на крышу ходовой рубки, что-то чинил, изогнувшись вокруг белого кокона бортового радара. Вот он громко выругался по-испански, убрал в поясную сумку пассатижи и начал в ней рыться в поисках другого инструмента. Второй матрос, сидя на надстройке, маркировал тонкий линь. Они о чем-то переговаривались, что не мешало обоим работать.

Ничего себе, настоящее боевое судно! Надпись, выполненная белой краской на скуле теплохода, гласила, что передо мной «Монитор».

Избалованный большим количеством судов на Лете, куда они постоянно попадают через Прорезы, я не сразу начал удивляться обилию плавсредств в порту Додж-Сити. Неужели в бревенчатых пакгаузах попадаются даже лодки? Что-то, конечно, американцы собирают здесь. Но вот эта шикарная яхта наверняка имеет земное происхождение, слишком много на ней фабричных элементов.

Коллекция судов переносила в прошлое.

Если бы я сейчас увидел броненосец времен войны между Северными и Южными штатами, то не был бы особо удивлен.

Вот из-за ближнего мыса покажется паровой фрегат «Мерримак», он же «Вирджиния», или закованный в броню на верфях Нью-Йорка морской боец по имени «Монитор», предок этого теплохода, что стоит у пирса. В детстве меня настолько потряс этот корабль, что я даже сделал плавающую модель… Прототипа у того «Монитора» не было, поэтому выглядит броненосец очень оригинально: борт корабля едва различим над водой, недаром ведь современникам казалось, что по волнам плывет круглая коробка из-под дамской соломенной шляпки. Сверху по бортам — толстая броня, на совершенно гладкой палубе от носа к корме разместилась отлично защищенная боевая рубка, а в центре высится самая заметная деталь, броневая вращающаяся башня с двумя одиннадцатидюймовыми пушками. Ближе к корме — две трубы, убирающиеся в бою; больше на палубе ничего нет.

Корабли оглядятся, прорявкают сиренами взаимные угрозы, и в тихой бухте начнется страшный морской бой.

Затем «Монитор» все-таки подобьют, из машинного отделения «Мерримака» начнет валить густой черный дым, и на этом бой закончится. Опустив флаги, израненные, но помирившиеся суда станут на якорь, а к ним помчится загадочный буксир-пароходик, которого я еще не видел, но могу представить. Он поочередно подтащит поврежденные корабли к причалам, откуда быстро разгонят всякую шушеру и наглухо притянут к выщербленному граниту пирса. Суетливо забегают бригады ремонтников, а экипажи, обнявшись, направятся в кабак… По итогам боя будут сделаны выводы, на кораблях проведут рационализацию и модернизацию, агрегаты усовершенствуют…

Со стороны берега закрытую для прохода посторонних часть набережной поджимало длинное каменное здание ремонтной мастерской, дальней стеной упиравшейся прямо в ноздреватую скалу. Из высокой трубы, облизывая камни, валили клубы дыма, через клапан то и дело прорывались обжигающие серые струйки — внутри с глухим стуком работал паровой молот. Замечу: весь город стучит, паяет, пилит и строит. Странное это дело — архаичный прогресс.

Все примитивно, вроде бы давно пройдено человечеством, хорошо известно и исчерпывающе описано в учебниках истории. И все же именно на Платформах, а не на планете-матке, постоянно идет самый настоящий процесс технической революции! Это не Земля, где научно-технические достижения человечества все чаще и чаще скатываются в бесконечную презентацию очередного абстрактного смартфона. «Посмотри, потребитель, какие чудесные обводы корпуса! Как красиво выгнут экран у этого шедевра, какие кнопочки торчат сбоку!» Никогда не понимал, какие такие «необыкновенные обводы» могут быть у обыкновенного кирпича?

Технарю здесь очень интересно жить, вот что я вам скажу. И я бы остался тут навеки… Но жажда открытий, охота к перемене мест и любопытство заставляли меня все дальше и дальше убегать от уже достигнутого, продолжать поиск нового — знаний, впечатлений и, конечно же, новых знакомых.

Я и здесь не собираюсь надолго задерживаться.

Слоняться по причалу без дела, притягивая любопытные взгляды, не стоило, и я направился к центру бухты. После беспорядочного нагромождения поросших лишайником валунов золотым серпом изгибался длинный пляж. Прошагав короткую набережную, я спрыгнул с гранита на песок и пошел вдоль берега. Здесь рыбацким лодкам причаливать запрещается, поэтому и чисто. Стирать белье, кстати, тоже запрещено, об этом нас предупредили в гостинице. Здесь и чаек-то нет, все они собрались возле причалов.

Был у меня соблазн скинуть обувь, связать ее шнурками вместе и, перекинув через плечо, зашагать по песочку, с наслаждением разминая пальцы ног. Можно даже посвистывать от удовольствия. Сдержался, представив, как раскалился морской песок под палящим солнцем…

Ступая по мелкому золоту, я слушал величественный голос моря, рожденный рябью набегающих на берег мелких волн, в которых плескался жар южного солнца. Мне казалось, что волны несут из далекого далека волшебным образом сохранившиеся после долгого пробега через океан запахи потрескавшегося от времени мрамора, пантеонов и свежего оливкового масла, вулканического пепла, розового винограда и высохшей травы бесчисленных островов, скрытых за горизонтом. Опять вспомнилась очаровательная Греция с ее историческими памятниками, высокими разлапистыми смоковницами, известными в России под именем инжира, и безмятежным спокойствием жителей, прекрасно осознающих, что их многотысячелетней родине, пережившей всякое, бояться нечего.