Дарована содрогнулась: мысль о том, что ее названый брат Огнеяр заключен в мире мертвых, привела ее в ужас. При всех ее противоречивых чувствах к нему он был частью ее мира, и страшно было его потерять. Сознание его земных и неземных сил было дорого ей: Огнеяр был одним из тех сильных, на кого можно было надеяться. А если его нет, то из-под шатающегося мироздания выбита еще одна опора…

– Но зима за осенью тянется, – продолжала Макошь, и голос ее звучал все более повелительно. Она говорила, и словами ее уверенно творилось волшебство: рассеянные силы собирались, скручивались, отливались в золотую стрелу, что пронзала пространство и указывала дорогу к цели. – Ты выйдешь в земной мир и позовешь Огненного Змея. Тебя он услышит в подземелье отца своего, к тебе он выйдет. И когда вы встретитесь, Осень и Зима друг другу руки подадут.

Дарована слушала, ловила каждое слово и задыхалась от волнения. Голос Макоши вливал в нее новые огромные силы, но они были слишком для нее велики, невыносимы, она изнемогала под этой тяжестью, но заставляла себя крепиться. Сейчас она в полной мере осознала важность происходящего. Она должна войти в земной мир вместо своей матери – богини Макоши, как Громобой вошел туда вместо Перуна. Она должна принести на землю осень, вызвать зиму и замкнуть хотя бы половину годового круга. Это нужно сделать… И, помня об этой необходимости, Дарована не позволяла себе робеть и сомневаться.

– А… что… потом… – с трудом прошептала она. Она знала, что это еще не все.

– Это дело трудное, да и дальше не легче будет, – продолжала Макошь. – Лелю в Ледяных горах разбудит только Громобой, да ему к Леле дороги нет иной, кроме битвы с Велесовым сыном. Тянутся они один к другому, да им встретиться нельзя. Лада Бела Лебедь, старшая моя дочь, хотела их свести, указала путь сыну Грома – да не пустило его к себе Велесово подземелье. И не пустит. Весны нет, что зиму с летом сводит, из лета в зиму ворота заперты. Значит, сведет их только осень. Только ты, дочь моя. Как вызовешь Огненного Змея из подземелья, зови Громобоя. И когда встретятся сын Велеса и сын Перуна, когда загремит их битва грозою, гром и молния поднебесную разбудят – тогда откроются Ледяные горы. Тогда выйдет на свет Весна-Красна, тогда наступит и лето жаркое, и осень щедрая, тогда и ты с твоим суженым повстречаешься. И никак иначе нельзя. Нет дороги от осени к лету, кроме как через зиму, а от зимы иначе, как через весну. Ты поняла?

«Да», – хотела сказать Дарована, но у нее не было сил даже на это маленькое слово. Она чувствовала, как само тело ее растворяется в потоках силы, перед глазами ее все дрожало и плыло. «Вселенная движется, и трепетна есть Земля…» Бушевали огненные моря и ледяные вихри, сиял солнечный свет и тянула бездонная бездна, полная черной тьмы и пустоты, гремели громы, сверкали молнии; ее обдавали потоки жара и холода, под ладонью ощущались сразу и колючий покров инея, и мягкая свежая трава. Мелькали то снежные просторы, то желтые листья, то тонкие плети березовых ветвей с первой листвой… Этот мир, в котором зима сменяется весной, а лето – осенью, был близок, был где-то рядом, она почти видела, почти ощущала его. Но для того чтобы его достать, ей предстояло идти так далеко – через осень, зиму, весну… В ней боролись решимость сделать все ради возвращения этого мира и ужас перед огромностью этой задачи.

– Иди, – шепнул ей мягкий голос Макоши. – Иди, дочь моя.

И впервые в этом ровном, уверенном, властном голосе послышалась мольба. И Дарована вспомнила: сама Великая Мать сейчас бессильна и оторвана от своих земных детей. Она тоже в плену на этой солнечной горе, в этих золотых теремах, и помочь ей может только ее младшая, смертная дочь. В этом сила человека, растущего корнями из земли, но способного проникать духом в заоблачные выси. Она должна помочь своей божественной матери, должна, для того она и родилась на свет…

Дарована вскочила со скамьи. Она уже не видела рядом с собой Макоши, она видела только раскрытые ворота впереди. Скорее, скорее туда, пока еще не поздно! Все те силы и знания, что передала ей Великая Мать, разом толкнули ее вперед, наполнили страхом перед малейшей задержкой – и так слишком много времени потеряно зря! И Дарована побежала к раскрытым воротам, не замечая земли под ногами, не чувствуя, как рвутся и расступаются на ее пути грани миров.

Она выскочила за створки и остановилась. Перед ней был широкий двор, окруженный обыкновенными серовато-бурыми, бревенчатыми теремами и постройками. Со всех сторон ее охватил зимний холод: тут была зима, и свежий снег лежал на серых лемеховых крышах там, где в Стрибожине сиял чистый жемчуг на золоте.

И это место было ей знакомо. Она еще не вспомнила, что это за дом, где он и кто здесь живет, но точно знала, что она уже бывала здесь, бывала в своей простой земной жизни. А значит, она сделала первый шаг по той дороге, что указала ей Макошь, – вернулась в земной мир.

В руке Дарованы было зажато золотое яблоко, одно из тех, что она видела на деревьях в Макошиных садах. Ее голубая шубка, сброшенная на лугу, сейчас снова оказалась у нее на плечах, и Дарована поспешно запахнула ее – был нешуточный холод. Она услышала изумленные крики: челядь, занятая делами по хозяйству, застыла кто где был, пороняв наземь ведра, топоры и поленья.

– Чур меня! – только и охнул какой-то мужик в сдвинутой на ухо драной заячьей шапке, разглядывая Даровану вытаращенными глазами.

Стоявшая в воротах девушка и впрямь могла показаться видением: красивая, белолицая, со светло-рыжими, солнечными волосами, две косы от висков уходят назад, третья спускается по спине… нарядная голубая шубка на пушистых белых песцах, вышитая мелким жемчугом… а под ней подол зеленой рубахи, расшитой тесьмой и крупными цветами, носки красных сафьяновых сапожек… золотые обручья на нежных белых руках… Княжна, да и только!

Или богиня! Вокруг нее в воздухе дрожал круг бледно-золотистого света. С каждым мгновением он таял, но все успели его заметить; казалось, виден проем каких-то золотых дверей, через которые эта девушка вышла из неведомых миров прямо сюда, во двор.

– Солнцева Дева! – пробормотал тот же мужик.

Дарована уже хотела спросить, куда это она попала, но глянула вперед и промолчала. Прямо перед ней, напротив ворот, возвышался красивый терем со множеством резных украшений, и на высоком крыльце, между толстыми столбами, украшенными резьбой и выкрашенными в красный цвет, стоял высокий стройный парень. Белое, с тонкими чертами и нежным румянцем лицо, яркие голубые глаза, светлые волосы, лежащие на плечах мягкими кудрями, – все это было Дароване знакомо.

Красивый, как сам Ярила, на крыльце стоял Светловой, сын Велемога, князя речевинов. Вот почему этот двор и терем показались ей знакомыми: она в Славене, где бывала однажды… в начале той весны, которая стала последней.

Взгляд Светловоя был прикован к Дароване – он тоже ее узнал, но не мог понять, откуда она взялась и не мерещится ли ему. И она молчала. Перед ней был истинный виновник всего произошедшего, тот самый, кто обрек на эти муки и ее саму, и весь белый свет. Но сейчас, видя его наяву, Дарована не чувствовала к нему ни ненависти, ни даже гнева. Не верилось, что этот красавец, ожившая девичья мечта, и есть тот самый губитель света, похититель богини Лели, многоглавый змей… Дело было не только в его красоте: Дарована знала, что сердце у него доброе, открытое для любви. Его погубила любовь… Жажда иметь больше, чем человеку на земле положено…