— Нет. Но мы не имеем достаточных знаний ботаники.

Ее глаза смотрели куда-то вдаль… будто она пыталась разглядеть что-то невидимое.

— Верно, — наконец ответила Каландра. — Я только думаю, что так просто, сходу это не объяснишь.

Когда мы спустились к нашему временному обиталищу, пришло время заняться решением бытовых вопросов. Это дало возможность ненадолго отвлечься от странного чувства, ухватить суть которого мне так и не удалось. К тому времени, как мы разожгли походную плитку, солнце уже спустилось за горизонт, а когда доедали разогретый в фольге ужин, совсем стемнело.

Усевшись у палатки друг напротив друга, Мы стали блуждать по мирам своих мыслей, и ощущение загадочности вновь охватило меня.

— Ну, и до чего ты додумался? — спросила Каландра. Её лицо, освещаемое плиткой, казалось нереальным.

Я пожал плечами. Иногда бывает очень здорово, если не надо прибегать к словам для того, чтобы понять друг друга. Даже с таким беспокойным существом, как Каландра, отметил я каким-то участком мозга.

— Может, и додумался. Полагаю, нам следует начисто отмести возможность вулканического происхождения этих каменных столбов?

— Мои познания в геологии даже меньше, чем в ботанике, — сухо отозвалась она. — Но все же кажется, что это не вулканические скалы.

Я кивнул.

— Вот и хорошо. Предположим, подчеркиваю, только предположим, что гремучники содержат в себе очень много металла…

— Ладно, — согласилась Каландра после короткой паузы. — Я могу предположить это. Ну и?

— Такое большое содержание металла предполагает и наличие высокой электропроводимости, которое превращает их в удобные мишени для молний.

— Следовательно, всех, что росли по бокам скалы, выжгли молнии, а тех, что на вершине, пощадили?

— На вершине могут быть моложе, — возразил я. — Ведь мы не знаем, сколько лет ила дней было тем, которые оказались под воздействием высоких температур, как и то, сколько живут гремучники.

Каландра жестом указала куда-то вверх вероятно, туда, где находилась эта складка на утесе.

— Всё равно это не имеет смысла. Возникает вопрос: почему одни гремучники предпочитают, прости, не предпочитают, а именно выбирают место на солнце, в гуще других растений, в то время, как другая группа изо всех сил старается осесть на гладкой поверхности мощной скалы? А третья группа вообще удаляется в тень, — рассуждала она, кивнув на море плохо различимых во мгле гремучников.

Я беспомощно развел руками.

— Может быть, это три различных подвида? Или они неодинаково ведут себя на разных этапах жизни? Может быть, в течение какого-то периода растения крайне неприхотливы и могут жить где угодно, или почти где угодно. Ведь некоторые ведут себя так, а другие совершенно иначе.

Я не собирался вкладывать в свой тон укоризненные нотки, но прозвучало это именно так, и поскольку спохватился поздно, воспринято это Каландрой было соответственно. Несколько секунд мы, не отрываясь, смотрели друг на друга.

— Что случилось?

Она всё ещё смотрела на меня, но я чувствовал, что её внимание обращено вовнутрь.

К мыслям, воспоминаниям, чувствам… И, возможно, понимала, что обязательно должна их высказать.

— Аарон Валаам Дар Мопин, — наконец, отозвалась она. — Скажи, ты помнишь, каково быть шестнадцати лет от роду?

Я стал вспоминать. Неуклюжесть, физическая и социальная. Растерянность и переосмысление всего, что когда-то казалось ясным и понятным. Глубокая потребность быть принятым всерьёз, быть таким, как все. И глубокий страх, что ты не такой, и никогда не сможешь стать, как все.

— Я достаточно хорошо помню это.

— Мне было шестнадцать, когда пало Царство Божье Дар Мопина. — В ее голосе эхом отдавалась давняя боль. — Когда на Патри и в колониях стали откровенно ненавидеть Смотрителей. А тебе сколько тогда было? Десять?

— Одиннадцать.

— Одиннадцать. Значит, тогда ты ещё мог пребывать в спокойной неизвестности, как в уютной колыбели. — Она покачала головой. — К тому времени я уже достаточно долго пробыла в мире, который лежал далеко за пределами мира Смотрителей. По сути дела, Дар Мопин приказал нам так поступить. «Разве вы не понимаете, что святые от Бога должны быть судьями миру?» — это была одна из его любимых фраз. Я жила за пределами поселения. У меня было много… друзей.

Каландра опустила взор и уставилась на плитку, невольно подняв руку и смахнув невидимую слезу.

— В ту пору мне было шестнадцать, Джилид. Я… я не могла спокойно переносить ненависть и отвращение к себе, которые чувствовала буквально на каждом шагу. Как не могла поверить в то, что Бог, состоящий из одной только любви Бог, мог позволить пасть так низко такому талантливому человеку, как Дар Мопин.

Я машинально облизнул губы.

— Мы — создания, которые вольны в своих поступках. Бог позволяет нам обернуть наши способности и во вред ему, и во благо.

— Мне приходилось слышать похожую аргументацию, — ответила Каландра, недоверчиво качая головой. — Но она ничего не изменит и не может изменить. Я была слишком сильно поколеблена в своей убежденности, а другие Смотрители слишком углубились в процесс саморазрушения, чтобы обращать внимание на кризис веры какой-то шестнадцатилетней девчушки. И я ушла от них, как только почувствовала, что могу сделать это.

— И с тех пор тебя носит по свету?

На её лице появилась горькая улыбка.

— Но это вот-вот должно закончиться, не так ли? После того, как усядусь за «Пульт Мертвеца», я уже не побегаю.

— Каландра…

— Думаешь, это будет расплатой за мое неверие? — чуть дрожащим голосом спросила она. — Считаешь, что Бог сочтет ересью тот случай, когда у меня было больше вопросов, чем ответов на них?

— Если бы Бог был таким нетерпеливым, он давно смял бы всю нашу Вселенную, как бумажку, и бросил её в шкаф. — Я вздохнул. — Нужно верить в то, что есть вещи, которые всегда были и останутся под Его контролем. Даже в тех случаях, когда нам не совсем ясно, контролирует он их или нет.

Она снова подняла на меня глаза.

— Почему же ты в таком случае сбежал?

— Когда-то я дал себе обет никому и никогда об этом не рассказывать… Я сбежал из Каны потому, что принятый там способ зарабатывания денег был мне не по душе, а мне хотелось делать деньги.

Каландра очень долго смотрела на меня.

— Я тебе не верю.

— Любой в Кане в это верит. — Внезапно я почувствовал укол боли. А мне казалось, что я уже утратил способность болезненно реагировать на эти воспоминания.

— В таком случае, они давно тебя не видели, не так ли?

Я недоуменно пожал плечами.

— Лет девять, наверное.