– Светопреставление! – пробормотал Одинцов.

Ивашура оглянулся, но не ответил. Он думал о Рузаеве, Кострове и девушке-журналистке, пропавших без вести. Думал, что мощь и масштабы небывалого явления превосходят все известное в истории человечества, что пауки не зря отпугивали людей от паутинного шатра, что Башня – скорее всего, свидетельство какой-то аварии в «паучьем измерении», а не инструмент для контакта иного разума, но разобраться в этом будет не очень просто, если не совсем невозможно. Как говорил Экзюпери: «Истина – это вовсе не то, что можно убедительно доказать». А главное, судя по всему, скоро наступит такой момент, когда вопрос контакта обернется вопросом небывалого конфликта. Недаром появились эти странные «десантники», угрожая всем, кто изучал Башню, и приказывая «не вмешиваться в события». Ивашура знал, что появлялись они и у пограничников, и в палатках ученых, хотя мало кто воспринял их всерьез. Кроме федералов, подчиненных Одинцову. Но и они, похоже, не торопились с выяснением принадлежности шутников.

Золотое сияние Башни заколебалось волнами. Впечатление было такое, будто Башня занавешена развевающимися под ветром ажурными полотнищами. Куски сияния отрывались от общего полотна и медленно плыли к земле, постепенно истаивая снопами искр. Слева на боку Башни загорелся громадный синий проем «телеэкрана», но из-за сияния невозможно было разглядеть, что он показывает.

И вот началось.

Сначала где-то далеко зародился низкий, едва слышный звук. Ивашуре показалось, что воздух загустел, завибрировал и эта дрожь вошла в кончики пальцев, в хребет, в череп и еще глубже – в мозг. Появилось ощущение постороннего взгляда, готовящегося нападения, какой-то беды…

От Башни донеслись знакомые крики пауков, ослабленные расстоянием.

– Инфразвук? – коротко спросил Одинцов, склонив голову набок.

– Похоже. Предупреждение и отпугивание одновременно. Держитесь, сейчас начнется пульсация.

Одинцов послушно расставил ноги пошире, в ту же секунду земля дернулась раз, другой, третий… Ивашура устоял, но для полковника серия толчков оказалась неожиданной. Лежа на боку, он увидел, как Башня вспыхнула алым сиянием сверху донизу, скачком увеличила диаметр. Земные недра отозвались грохочущим гулом, заглушившим все звуки. Гул оборвался каменным стоном, лавиной тресков и ударов, и все стихло. Земля перестала дергаться и дрожать. В лес вернулся свист ветра, стали слышны шорохи и скрипы деревьев.

Башня еще некоторое время багрово светилась, потом свечение потускнело, ушло в темноту инфракрасного диапазона. Исчезло и электрическое сияние стен. Башня перестала быть невидимой. Лишь в тучах вокруг ее ствола иногда вспыхивали зарницы, словно напоминая людям, что она не исчезла.

Хлопнула дверь.

– Игорь? – раздался голос Гаспаряна.

– Здесь я, – отозвался Ивашура.

– Диаметр Башни увеличился на полтора километра.

– В прошлую пульсацию – на два. Что говорят сейсмологи?

– Пять баллов. В Жуковке около четырех. Как обычно. Радиофон тот же, разве что затухание у атмосферников на ультракоротких увеличилось.

– Готовь вертолет.

Гаспарян, спотыкаясь в темноте, удалился к дежурке.

– Зачем вертолет? – спросил Одинцов.

Ивашура долго молчал.

– Посмотрим, не обнаружился ли Михаил.

Одинцов хмыкнул, потер уши – мороз стоял нешуточный, градусов двадцать, – и ушел в теплушку штаба. Через минуту вернулся уже в шапке, с молодым широкоплечим телохранителем.

– Мы с вами, если не возражаете.

– Он лишний, – показал на парня Ивашура.

– А если попадутся эти ваши… «десантники»? Профессионал охраны никогда не бывает лишним.

– Он все равно не поможет. Оружие у вас имеется?

– Кое-что найдем, – уклончиво ответил Одинцов.

– Ну, тогда мы в безопасности, – с иронией проворчал Ивашура.

– Идемте, время не ждет.

Телохранитель полковника вопросительно глянул на своего шефа, и Одинцов успокаивающе кивнул.

– В другой раз, Володя. Мы ненадолго. – Повернулся к начальнику экспедиции. – Я готов.

Ивашура молча зашагал к стоянке машин в сотне метров от домиков экспедиции.

Облет Башни не дал никаких результатов.

Вал дымящейся земли у ее подножия вырос еще на несколько десятков метров в высоту и метров на пятьдесят в ширину. Примерно на полкилометра от него шла полоса изломанного, исполосованного трещинами, рытвинами и буграми верхнего почвенного слоя замерзшего болота и земли полей. Кое-где со стороны западных стен Башни, где располагались топи, проступила сквозь слой торфа вода и разлилась коричневыми лужами, заметными издалека по струям пара.

Зона разрушений и изменений рельефа заканчивалась в трех-четырех километрах от стен Башни, и это озадачило Одинцова.

– Я ожидал большего, – сказал он, не отрываясь от окуляров бинокля. – Во всяком случае, землетрясение силой пять баллов в эпицентре создает гораздо больше разрушений. Видел собственными глазами.

Вертолет летел на высоте полутораста метров над заснеженной целиной болота – там, где оно не было затронуто расширением Башни. Эллипсы прожекторного света то вспыхивали и искрились на снегу, то темнели на островках травы, черных ледяных зеркалах и пластах торфа.

Сделали один круг, потом другой. На третьем Ивашура опустил бинокль и буркнул в спину пилоту:

– Поворачивай домой, Витя.

И они полетели к лагерю, не глядя друг на друга, думая каждый о своем.

После ужина Ивашура, почти не притронувшийся к еде, пожелал всем спокойной ночи и ушел в свой вагончик. Когда он разделся и лег на топчан, в вагончик без стука вошел Михаил Рузаев…

Весть о том, что вернулся пропавший без вести при странных обстоятельствах эксперт Рузаев, облетела лагерь за минуту, и в вагончик, где спали эксперты Центра, набилось много народу. Ивашура, терпевший нашествие до поры до времени, наконец почувствовал холод (дверь почти не закрывалась), перекричал шум и, как был – в трусах, вытолкал всех за порог. В комнате остались он, Богаев, Одинцов, Гаспарян, эксперт Валера, так и не проснувшийся в общем гаме, и Рузаев.

Выглядел виновник торжества как после драки с дикими котами: одежда располосована на ленты и клочья, на лбу и под глазом синяки, на щеке глубокие царапины, такие же царапины на шее и на руках. Невозмутимый, как и всегда, Рузаев напился из чайника, отдышался и начал переодеваться, словно не замечая взглядов товарищей и затянувшегося молчания.

Ивашура поймал взгляд Богаева и натянул брюки. Гаспарян, бурча, что, мол, выхолодили весь дом, подкинул в печурку сосновых поленьев. На лицо его лег желтый отсвет огня.

Наконец Рузаев переоделся, умылся, залепил царапины пластырем, еще раз глотнул воды и сел у длинного, во весь вагончик, деревянного стола.