Непонятно, как она пришла к выводу о том, что у чернокожих кубинцев нет расового самосознания, однако в данном случае любопытно, что она воспринимала остров исключительно с эстетической точки зрения. В стране незадолго до этого произошла революция, имевшая серьезные последствия не только для Кубы, но и для многих других государств, а Зонтаг обратила внимание лишь на то, что в домах нет ковров. Занятно, что и Кастро она упоминает исключительно в контексте его отношения к поэзии.

Зонтаг говорила, что самое большое эзотерическое влияние на роман «Благодетель» оказали идеи Якоба Таубеса и история гностицизма[525]. В романе Таубес изображен в образе профессора Булгаро, ученого, изучающего секту гностиков, к которой, по слухам, он сам и принадлежит. Несмотря на то что супруги Таубес разошлись, они продолжали оказывать на Зонтаг сильное влияние. Якоб начал преподавать в Колумбийском университете. Сьюзен год преподавала в колледже Сары Лоуренс и Сити-колледж, после чего перешла в Колумбийский университет, где вместе с Таубесом начала читать курс по религии. Сохранились студенческие конспекты лекций, которые они читали: «Профессор Таубес говорит о том, что Маркузе присоединился к критике современности, начатой Руссо и Ницше»[526], – читаем мы в записях от 7 марта 1961-го.

«Маркузе [по словам Таубеса] считает, что Фрейд с его идеей сексуальности Эроса вышел за рамки платоно-христианских установок западной цивилизации и считал возможным создание эротической цивилизации, в которой не будет существовать сексуального подавления Эроса.

Мисс Зонтаг задалась вопросом, используют ли Маркузе и [Норман O.] Браун Фрейда в собственных целях под предлогом интерпретации его идей. Мисс Зонтаг считает, что, возможно, они утверждают совсем не то, что имел в виду Фрейд… Фрейд никогда не писал о создании общества без подавления, а данная мысль является квинтэссенцией теорий Маркузе. Кроме этого, Маркузе и Браун считают, что Фрейд неправильно истолковывал саму сексуальность. По их мнению, Фрейд придерживался весьма репрессивных взглядов на сексуальность, считая ее наследием животного мира, а также причиной психической слабости и уязвимости человека».

Таубес предполагает, что после подавления возникает вероятность освобождения, то есть высказывает предположение, которое сделало Маркузе пророком 60-х.

В те годы у Зонтаг появилось несколько близких друзей. Одним из них был Дон Эрик Левин, уроженец Манхэттена и сын иммигрантов из России. До поступления в Колумбийский университет он учился на классического пианиста. В университете он прослушал курс о мистицизме и религии, который вели Зонтаг и Якоб Таубес, после чего работал помощником Сьюзен Таубес, которая была куратором архива по религии в Колумбийском университете. Позднее Левин стал профессором английского языка и кинематографии в Массачусетском университете, жил в Амхерсте и на разных квартирах Зонтаг. В общей сложности он прожил с ней восемь лет, помогал редактировать ее второй роман «Набор смерти», эссе «О фотографии», а также известную антологию об Арто, опубликованную в 1976 году.

Она подружилась с молодым писателем Фредериком Тьютеном. Их первая встреча произошла в ту же неделю, когда вышел в свет роман «Благодетель». Тьютен прочитал рецензию на книгу и получил приглашение от фотографа Питера Худжара и его бойфренда Пола Тека на ланч, на котором была и Сьюзен. Спустя неделю Сьюзен смотрела с Тьютеном новый фильм Годара «Презрение», а потом пошла с ним танцевать. «Тогда в моде был твист, но я не танцевал. Я стеснялся и смотрел на танцующих. Потом Сьюзен встала и начала танцевать твист». Сьюзен дружила с Тьютеном до самой смерти и часто ему помогала. Он вспоминал, что Сьюзен была «необыкновенно щедра» к тем, в кого верила: «Сейчас я не знаю в Нью-Йорке никого, ни писателя, ни поэта, ни художника, который был бы так щедр, как она была щедра к писателям, художникам, поэтам и творческим личностям. В этом смысле с ней никто не может сравниться»[527].

Еще одним близким другом Сьюзен стал Стивен Кох, который учился в институте Миннесоты в одном классе с Бобом Диланом. Мечтая стать писателем, Кох перебрался в Нью-Йорк. Он окончил Сити-колледж, без особого желания поступил в аспирантуру Колумбийского университета и начал писать эссе. Одно из эссе он посвятил новому роману Томаса Пинчона «V», а второй – «Благодетелю». Коху больше по душе был роман Пинчона «V», но и работа Зонтаг ему тоже понравилась. Его эссе опубликовали в Antioch Review, это была его первая публикация. Кох решил отправить вырезку со своим эссе обоим авторам произведений, которые рецензировал. Агент Пинчона вернул по почте неоткрытый конверт со статьей и сообщением: «Мистер Пинчон не получает почту». Сьюзен же ответила Коху и написала, что его рецензия показалась ей наиболее интересной из всех напечатанных. В конце ее письма была строчка: «Нам надо увидеться».

Кох уже видел Сьюзен в Колумбийском университете – «харизматичную и удивительно красивую; она шла по кампусу в окружении камарильи из исключительно мужчин – аспирантов и младшего преподавательского состава. Я решил послушать, о чем они говорят, и мне кажется, что она сказала своим почитателям: «Эта книга для меня как катарсис». Потом Кох встретился с Сьюзен в китайском ресторане New Moon Inn на Бродвее, где пытался произвести впечатление на Зонтаг, заказав что-то чрезмерно эзотерическое.

«Она говорила о Ролане Барте, о котором я вообще никогда не слышал. (Когда я впервые появился в ее квартире на Вашингтон-сквер, она дала мне Essais critiques («Критические эссе»), сказав, что я обязан прочитать эту книгу.) Мы договорились, что встретимся после того, как она прочтет мои эссе. Мы действительно встретились, и она сказала, что ей понравилось, как я пишу. Я не помню подробностей, которые мы обсуждали, но она заявила, что мне надо познакомиться с несколькими литературными редакторами и она меня им представит… Вот так началась моя карьера. Я стал ее протеже»[528].

Зонтаг начала преподавать в Колумбийском университете в тот год, когда в этот вуз отменили квоты на прием евреев. В городе с самой многочисленной, богатой и влиятельной в стране еврейской диаспорой гои сохраняли свои привилегии. Многие адвокатские конторы, банки, закрытые клубы и жилищные кооперативы не принимали евреев вообще или принимали в минимальном количестве. То же самое происходило и с самым престижным университетом города, в котором даже профессуру еврейского происхождения с мировым именем держали на вторых ролях. Когда Лайонел Триллинг стал первым евреем, назначенным профессором английского языка, было много крика о том, что он, вероятно, не сможет по праву оценить английскую литературу, поскольку она имеет англо-саксонские корни[529].