Вид его был ужасен – в трусах и майке он был похож на огромный скелет, обтянутый бледной кожей. Волосы на голове свалялись и стояли дыбом. В заплывших глазах читалась невыносимая мука. Вдобавок Николая Петровича окружало густое облако смрадного перегара. Меня он узнал только после минутного раздумья.

– А, это вы… – с большим трудом проговорил он. – Что-то я хотел вам сказать… – Попытка вспомнить причиняла ему невыносимую боль. – Вот черт! Голова трещит…

– Пожалуй, мы войдем, – заявил Чехов, бесцеремонно оттесняя хозяина в сторону. – А вы пока думайте!

Он уверенно направился в комнату. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Груздев, пожалуй, не очень и удивился. Он с облегчением захлопнул дверь и присоединился к нам.

Чехов нашел свободный стул и уселся на него верхом, сверля хозяина беспощадным взглядом. Груздев, тяжело дыша и дрожа всем телом, принялся одеваться. Это оказалось делом весьма непростым, потому что одежда его валялась по всем углам, точно разбросанная взрывом.

– Так о чем вы хотели поговорить с моим другом? – спросил Чехов. – Не о гражданке Малиновской ли?

Николай Петрович замер на секунду, а потом обрадованно сказал:

– Точно! О ней… – Тут на лице его появилось сомнение, и он уже не так уверенно добавил: – Хотя… послушайте! Мы же с вами вчера виделись!

– Совершенно верно, – подтвердил я.

– Значит… значит… Надо же, ничего не помню! – пожаловался он и попросил меня: – Ну-ка, подскажите, где мы с вами вчера были?

– То ли «Гавана», то ли «Павана», я сам точно не помню…

Николай Петрович зафиксировал на мне измученный взгляд и сказал:

– Точно! Значит, я вам вчера все и сказал! Ну и как – видели Малиновскую?

– А сами-то вы ее видели? – поинтересовался я.

– Провал в памяти, – признался Груздев. – Вот как из дому с вами выходили – помню, а дальше – как отрезало!

– Ну, раз помните, как из дома выходили, – рассудительно заметил Чехов, – значит, помните и кому звонили, верно?

– Звонил? – удивился Груздев. – Кто звонил?

– Ну не я же, – сказал Чехов. – Кому вы звонили, когда на минуту вернулись в квартиру?

Груздев испуганно посмотрел на него и сказал упавшим голосом:

– Звонил… А кому звонил – не знаю… Мне этот телефон дала Юлия Дмитриевна.

– Зачем же вы звонили неизвестно кому? – с издевкой спросил Чехов. – И что вы этому неизвестному сказали?

Груздев сделал слабую попытку сопротивляться.

– А кому какое дело, что я сказал? – угрюмо произнес он. – Какого вообще черта…

– Ладно-ладно, не ершитесь, – бросил Чехов. – А то предъявлю вам обвинение в соучастии…

– В каком таком соучастии? – подозрительно спросил Груздев, обессиленно опускаясь на диван. На лбу у него выступил пот, а сил не хватило даже на то, чтобы застегнуть брюки, – так и сидел перед нами в незастегнутых.

Чехов уже собирался объяснить про соучастие, но Груздев вдруг зашевелился и с тоской в голосе объявил:

– Я вообще не понимаю, чего вы от меня хотите. Давайте сначала вот что сделаем: пропустим по маленькой! Мне нужно поправиться.

Юрий Николаевич недобро сверкнул глазами и ответил:

– У меня тоже есть предложение. Сначала вы отвечаете на мои вопросы, а потом поправляйтесь сколько душе угодно. Чем быстрее вы ответите, тем раньше сможете вернуться к любимому занятию. И наоборот – чем дольше будете тянуть резину, тем дольше будут ваши муки…

– Это что же за наказание такое? – чуть не плача, сказал Груздев. – Кто вы такой вообще?

– Я из РУОПа, – скромно сказал Чехов.

– Такой же милиционер, как этот? – неприязненно спросил Груздев, кивая в мою сторону.

– А кстати, – вмешался я, – кто вам сообщил, что я не милиционер?

Груздев мутно посмотрел на меня и промямлил:

– А! Точно – сообщили… А кто? Да все говорят… Малиновская…

Я вспомнил пачки денег, которые он выгружал из своих карманов, и спросил:

– Это она вам заплатила, чтобы вы доставили меня в ресторан?

– А хоть бы и она, – пробормотал Груздев. – Ну да, она! Пришла на днях… У меня глаза на лоб полезли! Сами понимаете, к таким, как я, такие женщины не ходят. Посочувствовала мне насчет того, что с работы выгнали. Сказала, что все это из-за вас. – Он кивнул на меня. – Сказала, что вы и ей житья не даете, и Миллеру… Шантажируете…

– Вы знаете, что Миллер лежит в больнице с инфарктом? – быстро спросил Чехов.

Николай Петрович оборвал свою речь и, болезненно морщась, посмотрел на Юрия Николаевича. Соображал он туго, и смысл вопроса не сразу дошел до него.

– Миллер? С инфарктом? – вяло удивился он наконец. – Первый раз слышу. А впрочем, наплевать. Как говорится, отольются кошке мышкины слезки.

– Ну, насчет мышки вы поскромничали, – заявил Чехов. – Вы все-таки животное более крупное… Скорее крыса… Значит, за некоторую сумму вы пообещали Малиновской заманить Ладыгина в ловушку, так, что ли?

Груздев подумал и кивнул.

– Пообещал, – без тени смущения сказал он. – Она сказала, что этот ваш Ладыгин живет где-то недалеко от меня. Главное условие, чтобы встреча наша выглядела случайной, потому что Ладыгин всегда настороже и все вынюхивает…

Пожалуй, эта характеристика звучала даже лестно, учитывая ту беспечность, с которой я вел себя в последние дни.

– Но вы же к тому времени знали, что Малиновская не в ладах с законом, – напомнил Чехов. – Почему же вы так легко согласились ей помогать? Тем более что это ее предложение выглядело тоже достаточно подозрительно…

Груздев вытер пот с лица рукавом рубашки и сказал с подкупающей откровенностью:

– Знаете что? Чтобы было понятнее, я вам такой пример приведу – если, скажем, у меня будет двухместная лодка, а рядом будут тонуть красивая женщина и такой вот несимпатичный фрукт, как Ладыгин, я спасу, разумеется, женщину, даже если у нее будет небезупречная биография… Понимаете?

– Это на вас похоже, – согласился Чехов. – Только вам не повезло. Несимпатичный Ладыгин занимался в молодости подводным плаванием и сумел выплыть.

Груздев пожал плечами.

– Это не мне не повезло, – сказал он. – Готов его поздравить. В конце концов, для меня это была чисто абстрактная задача, ничего личного.

– Ничего себе, абстракция! – крякнул Чехов. – Сколько огребли? В денежном то есть выражении?

– Гораздо меньше, чем вы думаете, – спокойно ответил Груздев. – Я же говорю, что действовал не из корыстных, а из эстетических соображений. От вознаграждения, каюсь, не отказался… Но я же не граф Монте-Кристо, а простой российский безработный… Заниматься чистоплюйством мне кажется чересчур циничным.