— Аббатство Пон л’Арк — не то же самое место, что ваш монастырь, — сказал он, — и одна порченая рыба не подразумевает, что любое мелководье в океане гнилое, не так ли?

— Нет, — согласился Александр, и его плечи распрямились.

— Мне кажется, что у вас не остается выбора, кроме как отправить вашего брата в Пон л’Арк, — сказал Амброз спокойно. — Я обещаю вам не как монах, а как друг, что он будет в надежных руках.

Брат Радульфус обследовал раненого человека ловкими и нежными руками. Он не видел никаких других повреждений, кроме сильно сломанной ноги, хотя имелись многочисленные маленькие шрамы, которые говорили об относительно бурной жизни.

Радульфус имел свою собственную судьбу, скрытую от взоров грубой бенедиктинской сутаной, которая была неизменно на нем уже десять лет, со времени пострига. Теперь он был брат Радульфус, целитель немощных и скромный монах. А прежде он был Радульф Виллефранк, младший отпрыск благородного обнищавшего рода, зарабатывающий свой хлеб мечом, — точно как эти два брата, присутствующие здесь.

Пострадавший был крупного мужественного сложения, с тугой, мощной мускулатурой. Его брат все еще напоминал тростник, был по-юношески стройным, гибким и с более чистыми чертами. В настоящее время он изучал Радульфуса осторожными глазами янтарно-орехового цвета и больше всего монаху напоминал молодого волка, пристально глядящего на мир леса.

— Хорошо, — сказал Амброз нетерпеливо, — вы можете излечить его?

Радульфус поднял седеющую голову от больного и слегка нахмурился в адрес энергичного священника. Нескрываемый энтузиазм Амброза был и его наказанием, и его благодатью в течение всего времени пребывания здесь. Он был преданным заступником хромых собак, бродяг и еретиков. Самые известные святые были вылеплены из подобного же материала; во всяком случае, у Амброза были все шансы стать хотя бы мучеником.

— Все находится в руках Всемогущего, — с оттенком порицания сообщил Радульфус. — Перелом ужасный, но он силен и в остальном здоров. С заботой и молитвами он сможет и жить, и ходить снова.

Он посмотрел на молодого человека и обратился непосредственно к нему:

— Я не даю никаких обещаний, но буду делать то, что могу.

— Спасибо. — В ответе, произнесенном через сжатые губы, ощущалась напряженность.

— Я могу попросить вас, отец Амброз, принести немного еще угля для жаровни? — спросил Радульфус мягко, поднимая и опуская свои седые брови.

— Конечно. — Амброз откашлялся и, потерев по привычке руки, исчез за дверью.

— Я не думаю, что вы хотите поблагодарить меня, — сказал Радульфус, когда убедился, что они остались одни. — На самом деле у меня создается впечатление, что вы находитесь здесь под принуждением.

— Все, чего я хочу, чтобы вы спасли его жизнь, и, если это будет в вашей власти, не дали ему превратиться в калеку. У меня есть серебро, я могу заплатить.

Теперь, когда Александр заговорил в полный голос, во французском языке острый слух Радульфуса отчетливо распознал английский акцент.

— Как я сказал, я буду стараться, с Божьей помощью. Вне зависимости от милостыни, которую вы даете нашей церкви. Она желательна, но она — не условие того, чтобы ваш брат находился здесь.

— В самом деле?

Теперь слышался оттенок насмешки. Что-то жгло юношу, и жгло ужасно.

— Напомните мне ваше имя, — попросил Радульфус. — Брат Амброз сказал мне, но я был слишком занят, укладывая вашего брата и избегая задеть больную ногу или пробудить его сознание.

— Александр… Александр де Монруа. — Настороженность не уходила.

Радульфус сложил руки на груди.

— Я монашествую десять лет, Александр, и наибольшее удовлетворение в своей жизни я получал, прославляя и служа Богу и принося пользу скорбящим, но это было не всегда так. Я был воином до того, как надел рясу. Я пил, распутничал и сражался во всем христианском мире, среди враждующих баронов и напрочь гнал мысли о спасении своей души.

Он увидел вспышку любопытства на непроницаемом лице.

— Тогда что же так изменило ваше мнение?

Радульфус начал высвобождать плечи из сутаны, и Александр отпрыгнул назад. Его рука потянулась к кинжалу, и в расширяющихся глазах мелькнуло опасение.

— Нет, — сказал монах быстро. — Не волнуйтесь, я не потерял мой разум. Я хочу показать вам первое изменение в моей жизни. — Он указал на длинный серебристый шрам, бегущий от основания его горла к пупку. — Некто попытался разрубить меня, как свиную тушу, и почти смог это сделать. Меня принесли сюда, чтобы позаботиться обо мне — подобно вашему брату, — и впервые в моей жизни я получил возможность слушать пока еще тихий голос Бога. Я выздоровел, я остался, и, наконец, я принял мои обеты. И при этом я никогда не сожалел, что делал так. — Он натянул сутану обратно на плечи. — Ваш брат будет в безопасности с нами, я обещаю вам, имеет ли он серебро или нет.

Радульфус задумчиво посмотрел на Александра и сказал:

— Вы не доверяете мне.

Александр выдохнул, и его правая рука отпустила ножны.

— Меня отдали церкви, когда мне было одиннадцать. Мой отец умер, и старший брат захотел избавиться от меня.

— Ага, — кивнул Радульфус, — так что вы не проходили новообращенно по собственной доброй воле?

Молодой человек пожал плечами.

— Я стерпел бы это. Они научили меня читать и писать, и я имею кое-какие способности. Если бы они оставили меня среди бумаг при принятии сана, я мог бы однажды присоединиться к их монастырю.

— Но не смогли? — Радульфус изучал Александра. — Множество детей были отправлены в монашескую жизнь их родителями и старшими детьми тех же родителей. Часто мальчики были несчастными и изнеженными. Многие из них были полностью непригодными к жизни в монастыре. Некоторые приспосабливались в горькой тишине. Другие восставали.

— Нет, — сказал Александр мрачно, — не смог. Но у меня больше шрамов на теле осталось со времени послуха, чем я заработал как наемник на поле боя. — Он сглотнул и отмахнулся. — Ладно, это — в прошлом. Пусть все так и остается.

— Сожалею. По вашему лицу видно, что вы не готовы простить или забыть, но я обещаю вам, что сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вашему брату. Однажды я лежал здесь. То, что нам дано в страдании, у нас есть священная обязанность преодолеть.

Александр все еще не доверял ему: его собственный опыт требовал осторожности, но атмосфера спокойной доверительности Радульфуса ободряла, так же как и его рассказ о том, что он когда-то был солдатом. Отец Амброз вернулся, пыхтя под весом плетеной корзины, заполненной кусками древесного угля.

Александр представил себе, насколько другой была бы его собственная жизнь, если бы он вошел в послушничество в месте, подобном этому, вместо Кранвелла. Возможно, он бы уже принял постриг, выбрил волосы в аккуратной тонзуре, и на руках не было бы отметин от зажима ремня щита, от меча и поводьев. А теперь он бродил по миру, а его якорь болтался в безвестности, напрочь оторвавшись от дна. Из сумки на поясе Александр вытащил небольшой зашнурованный кошелек.