вместе у Осборн-хауса. Но в то время это не казалось очевидным или, по крайней мере, допустимым – вообще и сейчас я не могу определить точный момент, когда позволила этой картине обрушиться на меня. Но инцидент на Касл-Хилле, безусловно, стал поворотным моментом. С тех пор я больше не могла не думать о тебе и, следовательно, думать о Томе по-новому. Слово было произнесено, и пути назад не было.

К тому времени, когда я вернулась домой – мы переехали в двухэтажную квартиру на Айлингворд-стрит, не в полицейский участок, как мы предполагали, а в ту, которая стала доступна благодаря влиянию одного из коллег Тома в полиции, – я была полна решимости что-то сказать своему мужу. Сознательно убеждала себя, что все, что я сделаю, – это дам ему шанс все отрицать. Дело быстро разрешится, и мы продолжим жить обычной жизнью.

Я смогла дойти только до слов, с которых начала бы: «Джулия сказала сегодня кое-что ужасное о Патрике». Кроме этого, я понятия не имела, что скажу и как далеко смогу зайти. Я не могла пойти дальше этой фразы и продолжала молча повторять ее, пока шла домой, пытаясь убедить себя, что эти слова действительно слетят с моих губ, независимо от того, к чему они приведут.

На той неделе Том был на утренних сменах и поэтому оказался дома раньше меня. Я надеялась, что его там не будет и это даст мне время как-то подготовиться к предстоящей сцене. Но, как только перешагнула порог, я почувствовала запах мыла. В доме ванная была наверху, а туалет – в конце коридора, но Том любил раздеваться на кухне и умываться там же, в раковине, после работы. Он наполнял мойку, ставил чайник; к тому времени, когда вытирал лицо с шеей и намыливал подмышки, вода закипала, и он готов был выпить чашку чая. Я никогда не отговаривала его от этой привычки; мне действительно нравилось смотреть, как он умывается таким образом.

Я зашла на кухню, поставила корзину с книгами и увидела его обнаженную спину. «Джулия сегодня сказала кое-что ужасное о Патрике». Я все еще не привыкла к виду тела мужа и, вместо того чтобы произнести эти слова, остановилась полюбоваться им, наблюдая за движениями мускулистого плеча, когда он тер полотенцем шею. Чайник свистел, наполняя маленькую комнату паром, и я сняла его с плиты.

Том обернулся.

– Ты сегодня рано, – сказал он, улыбаясь. – Как ваша прогулка на природе?

Несмотря на твою любовь к прогулкам, Том всегда чувствовал себя в воде как дома и считал хождения пустой тратой времени. Для него ходьба была не совсем правильным упражнением: недостаточно усилий, а также риска. Сейчас, конечно, он проводит много часов на холмах с Уолтером, но тогда я не представляла, что он может просто прогуляться, не имея в виду определенного пункта назначения.

– Хорошо, – ответила я, повернувшись к нему спиной, и занялась приготовлением чая. «Джулия сегодня сказала кое-что ужасное о Патрике». Вид его – великолепного в полуденном свете, пробивавшемся через маленькое кухонное окошко, – заставил меня почувствовать боль. «Было бы намного проще, – подумала я, – промолчать». Я могла бы просто вдавить это слово Джулии в какое-нибудь место в моем сознании, где хранила комментарии Сильви и твое изображение с Томом возле Осборн-хауса. Вот мой муж, человек, которого я так долго хотела, стоял передо мной полуголым на нашей кухне. Я не могла впустить эти слова в нашу жизнь.

Том хлопнул меня по руке.

– Я надену чистую рубашку, и выпьем по чашке чая.

Я отнесла чай в нашу гостиную и поставила его на стол перед окном, где мы сели, чтобы поесть. Скатерть принадлежала когда-то матери Тома – она была из толстого велюра горчичного цвета, и я ненавидела ее. Она напоминала мне о домах престарелых и похоронных бюро. Это была идеальная скатерть, на которой можно было разместить какое-нибудь уродливое растение вроде аспидистры. Я с силой поставила чашку, чтобы чай пролился и испачкал ткань. Села и стала ждать Тома, рассматривая комнату, и мои мысли перескакивали с одной на другую. «Джулия сегодня сказала кое-что ужасное о Патрике». Я должна была это сказать. Я уставилась на линолеум, представляя серебряную рыбку, которая пряталась под водой, металлическая и извивающаяся. Окна нашей спальни выходили на улицу, комната была светлой и просторной, с двумя большими окнами, на стенах краска вместо обоев. Но в этой комнате все еще было мрачно и довольно сыро. «Мне нужно что-то с этим сделать», – подумала я. «Джулия сегодня сказала кое-что ужасное о Патрике». Я могла купить новую лампу в одном из магазинов на Тиди-стрит или рискнуть избавиться от этой проклятой скатерти. «Джулия сегодня сказала кое-что ужасное о Патрике». Я должна была сказать это, как только переступила порог. Я не должна была давать себе время подумать. «Джулия сегодня сказала кое-что ужасное о Патрике».

Том вернулся и сел напротив меня. Он налил себе чашку чая и сделал большой глоток. Закончив, налил еще одну чашку и снова стал жадно пить. Я смотрела, как сжимается его горло и глаза закрываются, когда он глотает, и внезапно меня поразило, что я ни разу не видела лица Тома, когда мы занимались любовью. К этому времени была некая закономерность, и каждую вторую субботнюю ночь дела, как я говорила себе, становились немного лучше. Я даже начала каждый месяц искать признаки беременности и, если мои месячные задерживались хотя бы на день, чувствовала головокружение от волнения. Но Том всегда выключал свет, и его голова обычно зарывалась мне в плечо, из-за чего я не могла видеть выражение его лица в самые интимные моменты.

Я сдерживала гнев, который, чувствовала, поднимался во мне из-за этой несправедливости. Как только Том потянулся за печеньем, я позволила словам вырваться изо рта.

– Джулия сказала сегодня кое-что о Патрике.

Я не успела сказать «ужасное». Это напомнило мой первый день у Святого Луки, когда мой голос казался отделенным от тела. Должно быть, он дрожал, потому что Том отложил печенье и внимательно изучал мое лицо. Я моргнула, пытаясь сдержаться, и он спросил очень ровно:

– Значит, она его знает?

Он был таким спокойным, Патрик. Я ожидала не такого ответа, насколько вообще чего-то ожидала. Я смутно представляла себе немедленное отрицание или, по крайней мере, оборонительную позицию со стороны Тома. Вместо этого он взял ложку и стал помешивать чай, ожидая моего ответа.

– Она видела его. На нашей свадьбе.

Том кивнул.

– Значит, она его не знает.

Я не могла не