согласиться с этим утверждением. Он мягко, но решительно толкнул меня. Не зная, как поступить, я смотрела в окно на улицу. Если бы я отвернулась от мужа, то могла бы сдержать гнев. Возможно, я даже смогу использовать свой рыжий нрав. Сражение, которого я желала, могло произойти.

Через мгновение Том позволил своей чайной ложке постучать по блюдцу и спросил:

– Так что она сказала?

Все еще глядя в окно, немного повысив голос, я сказала:

– Что он – commeça.

Том издал легкий насмешливый звук, который я никогда раньше не слышала от него. Патрик, такой звук ты мог бы издать, услышав какой-нибудь особенно глупый комментарий. Но когда я посмотрела на мужа, снова увидела выражение, которое было тогда, на горках: щеки побледнели, рот скривился, а широко раскрытые глаза устремлены на меня. Мгновение он выглядел таким слабым, что я пожалела, что ничего не сказала; я хотела взять его за руку и сказать, что это просто глупая шутка или какая-то ошибка. Но он сглотнул и, казалось, внезапно восстановил равновесие. Встав, он потребовал громким и ровным тоном:

– Что это должно значить?

– Ты знаешь, – сказала я.

– Нет, не знаю.

Мы смотрели друг на друга. Я чувствовала себя подозреваемой, которой предстоит перекрестный допрос. Я знала, что Том в последнее время присутствовал на некоторых из них.

– Скажи мне, Марион, что это значит?

От холода в голосе Тома у меня задрожали руки и сжались челюсти. Я видела, как все ускользает, все, что у меня было: мой муж, мой дом, мой шанс на семью. Я знала, что он может отнять все это у меня в одно мгновение.

– Что это значит, Марион?

Не сводя глаз с ненавистной горчичной скатерти, я сумела сказать:

– Что он – сексуальный извращенец.

Я приготовилась к взрыву, к тому, что Том бросит чашку о стену или перевернет стол. Вместо этого он засмеялся. Не обычным громким смехом. Это был больше утомленный звук, вроде того, когда кто-то выпускает долго сдерживаемую горечь.

– Это смешно, – сказал он. – Просто смешно.

Я не подняла глаз.

– Она даже не знает его. Как она могла сказать такое?

У меня не было ответа.

– Если тебе нужны сексуальные извращенцы, как вы их называете, я покажу тебе нескольких, Марион. Их привозят в участок каждую неделю. На их лицах румяна и тому подобное. И драгоценности. Они жалки. И у них такая походка. Ты узнаешь их за милю. Команда Вайса приводит одних и тех же снова и снова. Новый начальник хочет, чтобы мы убрали с улицы их брата. Он всегда об этом говорит. Вайс ловит их в Пламмер Родис, ты об этом знала?

– Хорошо, – сказала я. – Я понимаю…

Теперь Том был сильно возбужден, и эта тема заинтересовала его.

– Патрик не из их числа, понятно? Это не он, понимаешь? – Он снова засмеялся, на этот раз мягче. – У него респектабельная работа. Как ты думаешь, он был бы тем, кто есть сейчас, если бы он был – как ты сказала? И он чертовски хорошо к нам относится. Посмотри, как он помог со свадьбой.

Это правда, ты заплатил за костюм Тома.

– Я думаю, тебе нужно побеседовать со своей подругой. Она может доставить много неприятностей, говоря такие вещи.

Не желая слышать его ровный полицейский голос, я встала, чтобы убрать посуду. Но, когда отнесла поднос на кухню, Том оказался прямо за мной.

– Марион, – настаивал он, – ты ведь знаешь, как смешно то, что она сказала, не так ли?

Я проигнорировала его, поставила чашки в раковину и потянулась за беконом из холодильника.

– Марион, я хочу, чтобы ты пообещала мне, что поговоришь с ней.

В тот момент я была очень близка к тому, чтобы что-нибудь разбить. Хлопнуть дверцей холодильника и закричать на него, чтобы он остановился. Сообщить ему, что я могу закрывать на что-то глаза, но ни при каких обстоятельствах не стану опекать.

Том положил руки мне на плечи и сдавил их. От этого прикосновения я выдохнула. Он поцеловал меня в затылок.

– Пообещаешь? – Его голос был нежным, он повернул меня к себе и коснулся моей щеки. Злость оставила меня, я чувствовала только опустошение. Я видела это и на его лице: усталость в глазах.

Я согласно кивнула. И хотя он улыбнулся и спросил: «У нас есть чипсы? Чипсы – мои любимые. Особенно твои», – я знала, что мы больше ничего не скажем друг другу за весь вечер. Однако я не ожидала, с какой жестокостью Том займется со мной любовью в ту ночь. Я до сих пор это помню. Это был единственный раз, когда он меня раздевал. Одной рукой он стянул мою юбку и толкнул на кровать. В нем чувствовалось какое-то новое намерение. Патрик, мне показалось, что он имел в виду именно это. Это заставило меня забыть слова Джулии хотя бы на ту ночь, а потом я крепко заснула на груди Тома, ни о чем не мечтая.

Прошли недели. В июле Том объявил, что договорился проводить с тобой каждую вторую субботу днем, а также каждый вторник вечером, поскольку ты все еще заканчивал его портрет. Я не протестовала. Иногда по четвергам ты приходил к нам домой, всегда приносил вино и весело рассказывал о последних пьесах и фильмах. Однажды вечером за моим довольно жестким пирогом со стейком ты сказал, что наконец-то убедил своего босса согласиться на серию послеобеденных занятий для детей в музее, посвященных искусству, и хотел, чтобы мой класс стал первым, побывавшим там. Я согласилась. Скорее, для того чтобы доставить удовольствие Тому, убедить его в том, что я забыла высказывание Джулии, но, думаю, еще и для того, чтобы дать себе возможность увидеться с тобой наедине. Я знала, что не смогу обсуждать с тобой дела, но без Тома я, возможно, смогла бы изучить тебя.

В день визита было солнечно, и по дороге я пожалела, что согласилась с твоим планом. Приближался конец семестра; дети устали и были беспокойны из-за жары, а я нервничала из-за того, что предстояло продемонстрировать свои педагогические навыки перед тобой, опасаясь, что Бобби Блейкмор или Элис Рамбольд бросят мне вызов в твоем присутствии либо Милли Оливер решит исчезнуть, и придется обыскивать весь музей.

Но, как только я вошла внутрь, подальше от яркого уличного света, мне стало легче в этом тусклом, прохладном месте, тишина которого успокаивала и детей. На этот раз все казалось совсем другим: не таким запретным или скрытым, как раньше, возможно, потому что теперь