Когда мы вовлечены в нашу собственную эгоцентричную драму, все остальные становятся для нас «другими», отличными от нас и нереальными. Мир становится фоном для наших особенных переживаний, и все остальные играют роли второго плана, иногда врагов, иногда союзников, а большинство просто не имеют никакого значения. Когда мы увлечены своими собственными желаниями и заботами, у нас нет возможности обращать пристальное внимание на кого-либо еще. Поэтому те, кто окружает нас, даже наша семья и друзья, могут восприниматься как что-то вроде картонных фигурок, а не людей со своим желаниями, страхами и бьющимися сердцами.

Чем больше, как нам кажется, человек не похож на нас, тем для нас он более нереальный. Мы слишком легко пренебрегаем людьми другой расы, религии, другого социального слоя. Считая их выше или ниже себя, лучше или хуже, важными или не важными, мы дистанцируемся от них. Когда мы сосредоточены лишь на внешних проявлениях – как они выглядят, как ведут себя, как говорят, – мы сортируем их по определенным типам. Они ВИЧ-позитивные или алкоголики, леваки или фундаменталисты, преступники или торговцы властью, феминисты или филантропы. Иногда мы сортируем людей по типам, больше основываясь на их характере, – человек скучный или нарцисс, эмоционально зависимый или пробивной, тревожный или подавленный. Когда мы, в явной или скрытой форме, относим человека к тому или иному типу, то перестаем видеть в нем реального человека, это закрывает наши сердца.

У всех нас есть своя собственная сложная и, по большей части, неосознанная система классификации других. Когда я читаю газету или смотрю новости, я постоянно сталкиваюсь со своим собственным гневом и неприязнью к публичным фигурам, как правило, богатым белым мужчинам, консервативным и обладающим властью. И пока я твердо придерживаюсь своих взглядов на правильное и неправильное, я помечаю этих сенаторов, членов правления корпораций и главных редакторов как «плохих парней», которые представляют собой часть проблемы. Они становятся героями расстраивающего меня фильма, а не живыми людьми.

В своем романе «Камни из реки», действие которого происходит в нацистской Германии, Урсула Хеги поразительным образом раскрывает тему страдания «других». История показана глазами отважной женщины, Труди, которая рискует своей жизнью, чтобы спрятать евреев в маленьком городке. Труди очень продуманный и привлекательный персонаж. И еще она карлица. По мере того, как разворачивается история, мы начинаем ее глазами видеть боль от того, что ты «другой». Ей хочется, чтобы ее соседи и жители города узнали ее, чтобы они видели больше, чем маленькое неуклюжее тело и широкое несоразмерное лицо. Труди легко отождествляет себя с теми, кому дает убежище, потому что она также страдает от неявного и очевидного пренебрежения, знаков того, что она изгой в обществе.

Чтение этой истории стало для меня толчком к пробуждению. Я задумалась о том, скольких людей я каждый день не способна увидеть из-за того, что бессознательно классифицирую их как «других». Я легко могла бы жить в городке Труди и, сталкиваясь с ней на улице, отворачиваться в смущении, не желая слишком близко видеть эту человеческую «странность». Наша способность отводить взгляд от реальности существования других и их страдания приводит к ужасным последствиям. Годами мир отворачивался от положения евреев в нацистской Германии. Сегодня мы можем не осознавать реальность того, что многие люди умирают от СПИДа, реальность ужасов жизни на Ближнем Востоке, в Афганистане, во многих местах на земле, где идет война, а люди катастрофически бедны.

Летом 1991 года я летела в другую часть страны и разговорилась в полете с женщиной, которая сидела рядом со мной. Она сказала мне, что ее сын служил в военно-воздушных силах и благополучно вернулся после операции «Буря в пустыне» в Ираке. Потом она наклонилась ко мне и мягко, с улыбкой, сказала: «Знаете, все прошло очень хорошо. Погибло всего лишь несколько наших ребят». Мое сердце упало. Только несколько наших ребят. А что насчет всех иракских мальчиков, женщин и детей? А что насчет миллионов, которым предстояло умереть от радиоактивных загрязняющих веществ или от голода и болезней во время экономического эмбарго, которое последовало за войной?

Когда люди становятся для нас нереальными, «другими», мы упускаем из виду, как им больно. Так как мы не воспринимаем их как чувствующих существ, мы не только игнорируем их, мы безо всяких угрызений совести можем причинять им боль. Когда мы не воспринимаем других как действительно существующих, это приводит к тому, что отец отказывается от сына из-за того, что тот гей, родители в разводе начинают использовать детей как оружие в своей борьбе. Все огромное страдание, возникающее в результате насилия и войн, происходит из нашей базовой неспособности увидеть, что другие тоже реальны.

Наша немедленная реакция притяжения или отторжения, интереса или пренебрежения, – часть нашей биологической программы выживания. То, как человек выглядит, пахнет и говорит, дает нам представление о том, из нашего он племени или нет. Когда мы находимся в этом биологическом трансе, мы можем воспринимать поведение и мнение другого только как знак того, друг он нам или враг. И хотя эта эволюционно обусловленная способность воспринимать разницу бывает очень полезна, у нас также есть способность ослабить защиту. Мы можем расширить свое чувство племени. Это и есть опыт радикального принятия, который находится в центре пути бодхисаттвы. Мы можем научиться видеть уязвимость, присущую всем, и осознать свою общность со всеми существами.

В середине 1970-х я работала активистом по защите прав квартиросъемщиков с бедными семьями в Ворчестере, Массачусетсе. Создавая союзы жильцов, мы пытались оказывать давление на арендодателей, чтобы те гарантировали справедливую квартплату и достойные условия жизни. Один их таких союзов был организован из семей, которые снимали жилье у самого известного короля трущоб в городе. Глава союза, Дениз, была волевой женщиной со своим мнением. Она упорно трудилась, чтобы заставить группу работать: выступить против резкого повышения арендной платы, которую никто не мог себе позволить.

За многие месяцы, которые потребовались для организации этого союза, я подружилась с Дениз и ее семьей. Я приходила к ним на ужин, играла с детьми и участвовала в их борьбе. Их жилье несколько раз разрушали, и совершенно невозможно было избавиться от крыс и тараканов. Старший сын Дениз сидел в тюрьме, другой был наркоманом. Ее новый муж был безработным, и они погрязли в долгах. Чем накормить, во что одеть своих младших детей и как сохранить тепло – это были вызовы, с которыми она регулярно сталкивалась. Я восхищалась готовностью Дениз тратить столько усилий на роль лидера союза, в то время как у нее было такое множество проблем дома.

За два дня до того, как мы собирались начать забастовку квартиросъемщиков, которую координировала Дениз, я нашла под своей дверью записку от нее. Там говорилось, что она уходит из союза. Я была удивлена и разочарована, но догадывалась, что случилось. Арендодатели часто перетягивали лидеров союзов на свою сторону, чтобы разрушить организацию. Как выяснилось, Дениз купили тем, что разрешили временно не платить квартплату и дали работу с частичной занятостью ее сыну.