– Ну что скажете хорошего? – спросил Санин, замечая ту особую предупредительную готовность Танарова и дивясь тому, как ловко и уверенно проделывал этот офицер глупость фальшивой церемонии.

Фон Дейц выпрямился и придал холодный вид своей лошадиной физиономии, но сконфузился. И странно было, что заговорил прямо и уверенно всегда молчаливый и застенчивый Танаров.

– Наш друг, Виктор Сергеевич Зарудин, сделал нам честь, поручив за него объясниться с вами, – сказал он отчетливо и холодно, как будто внутри его пошла в ход заведенная машина.

– Ага! – произнес Санин, широко открывая рот и с комической важностью.

– Да-с, – слегка опуская брови, упрямо и твердо продолжал Танаров, – он находит, что ваше поведение относительно него было не совсем…

– Ну да… понимаю… – быстро теряя терпение, перебил Санин, – я его прогнал почти что в шею… чего уж тут «не совсем»!

Танаров сделал усилие, чтобы что-то понять, но не смог и продолжал:

– Да-с… Он требует, чтобы вы взяли свои слова назад.

– Да… да… – почему-то счел нужным прибавить длинный фон Дейц и как журавль переступил с ноги на ногу.

– Как же я их возьму? Слово не воробей, вылетит – не поймаешь! – смеясь одними глазами, возразил Санин.

Танаров недоуменно помолчал, глядя прямо в глаза Санину. «Однако какие у него злые глаза!» – подумал Санин.

– Нам не до шуток… – сердито, точно сразу поняв что-то и густо багровея, вдруг быстро проговорил Танаров. – Угодно вам взять ваши слова обратно или нет?

Санин помолчал.

«Форменный идиот!» – подумал он даже с грустью, взял стул и сел.

– Я, пожалуй, и взял бы свои слова обратно, чтобы доставить Зарудину удовольствие и успокоить его, – серьезно заговорил он, – тем более что мне это ровно ничего не стоит… Но, во-первых, Зарудин глуп и поймет это не так, как надо, и, вместо того чтобы успокоиться, будет злорадствовать, а во-вторых, Зарудин мне решительно не нравится, а при таких обстоятельствах и слов назад брать не стоит…

– Так-с… – сквозь зубы злорадно протянул Танаров. Фон Дейц испуганно поглядел на него, и с его длинной физиономии сползли последние краски. Она стала желта и деревянна.

– В таком случае, – повышая голос и придавая ему угрожающий оттенок, начал Танаров.

Санин с внезапной ненавистью оглядел его узкий лоб и узкие рейтузы и перебил:

– Ну и так далее… знаю… Только драться с Зарудиным я не буду.

Фон Дейц быстро повернулся. Танаров выпрямился и, принимая презрительный вид, спросил, отчеканивая слоги:

– По-че-му?.

Санин засмеялся, и ненависть его прошла так же быстро, как и явилась.

– Да потому… Во-первых, я не хочу убивать Зарудина, а во-вторых, и еще больше, не хочу сам умирать.

– Но… – кривя губы, начал Танаров.

– Да не хочу, и баста! – сказал Санин, вставая. – Стану я еще вам объяснять, почему!.. Очень мне надо!.. Не хочу… ну?

Глубочайшее презрение к человеку, который не хочет драться на дуэли, смешалось в Танарове с непоколебимым убеждением, что никто, кроме офицера, и не способен быть настолько храбрым и благородным, чтобы драться. А потому он нисколько не удивился, а, напротив, даже как будто обрадовался.

– Это ваше дело, – сказал он, уже не скрывая и даже преувеличивая презрительное выражение, – но я должен вас предупредить…

– И это знаю, – засмеялся Санин, – но этого я уже прямо не советую Зарудину…

– Что-с? – усмехаясь, переспросил Танаров, беря с подоконника фуражку.

– Не советую меня трогать, а то я его так побью, что…

– Послушайте! – вдруг вспыхнул фон Дейц. – Я не могу позволить… вы издеваетесь!.. И неужели вы не понимаете, что отказываться от вызова это… это…

Он был красен, как кирпич, и тусклые глаза глупо и дико пучились из орбит, а на губах показался маленький слюнный водоворотик.

Санин с любопытством посмотрел ему в рот и сказал:

– А еще человек считает себя поклонником Толстого! Фон Дейц вскинул головой и затрясся.

– Я вас попрошу! – с визгом прокричал он, мучительно стыдясь, что кричит на хорошего знакомого, с которым недавно говорил о многих важных и интересных вопросах. – Я вас попрошу оставить… Это не относится к делу!

– Ну нет, – возразил Санин, – даже очень относится!

– А я вас попрошу, – с истерическим воплем закричал фон Дейц, брызгая слюной, – это совсем… и одним словом…

– Да ну вас! – с неудовольствием отодвигаясь от брызгавшей слюны, сказал Санин. – Думайте, что хотите, а Зарудину скажите, что он дурак…

– Вы не имеете права! – отчаянным плачущим голосом взвыл фон Дейц.

– Хорошо-с, хорошо-с… – с удовольствием проговорил Танаров. – Идем.

– Нет, – тем же плачущим голосом и бестолково размахивая длинными руками, кричал фон Дейц, – как он смеет… это прямо… это…

Санин посмотрел на него, махнул рукой и пошел прочь.

– Мы так и передадим нашему другу… – сказал ему вслед Танаров.

– Ну так и передайте, – не оборачиваясь, ответил Санин и ушел.

«Ведь вот дурак, а как попал на своего дурацкого конька, какой стал сдержанный и толковый!» – подумал Санин, слыша, как Танаров уговаривает кричащего фон Дейца.

– Нет, это нельзя так оставить! – кричал длинный офицер, с грустью сознавая, что благодаря этой истории потерял интересного знакомого, и не зная, как это поправить, а оттого еще больше озлобляясь и, очевидно, портя дело вконец.

– Володя… – тихо позвала из дверей Лида.

– Что? – остановился Санин.

– Иди сюда… мне нужно…

Санин вошел в маленькую комнату Лиды, где было полутемно и зелено от закрывающих окно деревьев, пахло духами, пудрой и женщиной.

– Как у тебя тут хорошо! – сказал Санин, страстно и облегченно вздыхая.

Лида стояла лицом к окну, и на ее плечах и щеке мягко и красиво лежали зеленые отсветы сада.

– Ну что тебе нужно? – ласково спросил Санин. Лида молчала и дышала часто и тяжело.

– Что с тобой?

– Ты не будешь… на дуэли? – сдавленным голосом спросила Лида, не оборачиваясь.

– Нет, – коротко ответил Санин. Лида молчала.

– Ну и что же?

Подбородок Лиды задрожал. Она разом повернулась и задыхающимся голосом быстро и несвязно проговорила:

– Этого я не могу, не могу понять…

– А… – морщась, возразил Санин, – очень жаль, что не понимаешь!..

Злая и тупая человеческая глупость, охватывающая со всех сторон, исходящая равно и от злых, и от добрых, и от прекрасных, и от безобразных людей, утомила его. Он повернулся и ушел.