– Надевать, что ли?

– Погоди.

Он завел ей руки вверх. Ей за голову.

– Ну, Зиночка, давай.

– Что? – спросила она.

– Как что… Надевай на палец.

Она надела и в тот же миг ощутила входящее в нее тепло. Вот. И опять… Она поняла. Когда она надевала кольцо, его тепло входило в нее. Еще. И еще. Валентин задышал, задвигался. Стало жарко.

Как старательно, как прилежно она поначалу следила! Закинувшая руки за голову, она там вслепую нанизывала кольцо себе на палец. На ощупь. То надевала – то снимала. Туда-сюда… Уже сбиваясь с ритма… И не всегда совпадая с дергаными ударными движениями мужчины. Солнце вспыхнуло где-то в межглазье. Да, наверное, магия… Это она… Стало совсем хорошо, Зинаида вскрикнула и отключилась. Уже забыв про желтое колечко.

Но и он не настаивал. Оба лежали теперь в забытьи. Рядом с ней было уже не горячее, но надолго и надежно теплое, сильное его тело.

А ранним-ранним утром задуло на нее свежим холодком. Как раз с того боку… Его не было рядом. Как так?.. Он же не мог сам выйти, ключи у нее… Она выскочила налегке к дверям, ревниво глянула там и здесь.

Почему не дождался, когда она проснется? Когда сделает ему утренний чай?..

Увидела на своем пальце поблескивающее кольцо. Нет, нет, ей не приснилось… вот оно.

Ой! ой!.. В те ритмичные минуты Зинаида с кольцом перестаралась. От счастья, конечно. Дура. Надела, загнала кольцо так высоко, что теперь оно не сходило с пальца… В ту самую минуту… Кольцо слишком зашло, заскочило за вторую косточку. В той сладкой горячке.

Кольцо оплыло кожей с обеих сторон. Оно почти утонуло. Едва желтело.

Валентин появился, выйдя из душевой. Спокойный сильный мужчина. Сытый… Он так старательно причесывался. Он был одет, готов уйти, и Зинаида, заторопившись, не знала, как и чем удержать. Показала ему кольцо: мол, не сходит с пальца.

– Это испуг. Это от испуга. – Он прихватил кольцо двумя пальцами. Как клещами. И, не дергая, плавно стянул его.

И снова его ей надел.

– Носи на память.

– Дорогое?

– Нет.

Облегченно вздохнув, Зинаида подумала: а пусть и впрямь на пальце. На указательном… Пусть его сидит, пусть мерцает, будет что вспомнить!

Стоя у зеркала, она засмотрелась на отражение своих рук – неплохо, даже красиво!

Валентин тоже глянул в зеркало. При этом он вслух размышлял – он озабочен… Опять на каждой улице мент с автоматом… С картинкой… С рожей… Составленный фоторобот… Видала такое?.. Не так сильно, как вчера, но он озабочен. Разве она не слышала, что среди ночи опять был недалекий выстрел. Один… Один, Зина, но все-таки выстрел был.

Возможно, плаща экстрасенса в качестве личной жертвы было маловато. Было недостаточно. Что еще?.. Нужно, Зина, что-то совсем личное. Близкое… Свое.

Зинаида ойкнула.

– Да, Зина… Да… Волосы! – вскрикнул он.

Взяв с полочки ножницы, он снял свою чудесную светлую челку. Как смахнул. Двумя-тремя быстрыми смелыми движениями… Затем еще одним движением. Еще на чуть.

Зинаида вновь ойкнула. Какая жалость! Да, да, оставшийся надо лбом короткий ежик был тоже ему к лицу, – неплохо, ничего не скажешь, но загубить такую красоту!

Он велел ей собрать упавшие волосы. Аккуратно. Нет, это нельзя выбросить в мусор – не надо, Зина, это очень личная жертва.

Так что же ей с ними делать? Собрать?.. Да, да, она поняла. Собрать остриженные волосы в одну кучку. Зажать в кулаке и на улицу… И что дальше?

– И развеять по ветру, – сказал он. И поправил себя: – Рассеять.

Улыбнулся.

Зинаида еще и еще пыталась его запомнить… улыбку… слова.

– Рассеять? – переспросила про волосы.

– Да. По ветру.

В дверях, уже на самом пороге, Валентин стал на миг в позу сеятеля. Уже уходя… Показывая ей… Он сделал широкий, щедрый взмах рукой. Лихое, размашистое движение, каким сеяли у нас хлеб и зло во все времена. И хлеб и зло.

1

2200-й год! Уже сколько лет нет войн, ни больших, ни малых, народы и концерны доверяют друг другу, и гуманистические ценности восторжествовали, но осталась эта чертова секретность, связанная с внедрением технологии! Соперничают, рвут друг у друга куски, мать их! – думал молодой человек, собираясь в дорогу. Он тщательно побрился. Он смотрел на себя в зеркало. – Тс-ссс! – приложил он нарочито палец к губам.

Ему сказали, чтобы он собирался в командировку, не слишком об этом вокруг болтая. Ладно, – пообещал он, фыркнув. Он даже поворчал. На деле же слова начальства (и обстановка некоторой таинственности) его грели. Значит, его ценят. Значит – важно. Он испытывал подъем. А как иначе?.. Жизнь есть жизнь, и вот он, молодой человек, работающий в Москве, талантливый, честолюбивый, летит в командировку на испытательный полигон, расположенный где-то в южных степях; летит туда, создав свой – да, свой! – узел АТм-241, готовый там его внедрить, исполненный уверенности и хорошего тщеславия, как это и положено молодому человеку.

Самолетом он прилетел в один из небольших городов, а уже оттуда специальным вертолетом, где он был единственным пассажиром, прибыл на полигон. Ведомственные тайны и борьба предприятий меж собой слишком в ходу, но когда-нибудь их конкуренция станет излишней, и всех этих секретчиков и засекретчиков, этих бездельников разгонят! – размышлял молодой человек (он, собственно, ощущал секретность пока лишь через одиночество: не с кем поговорить!).

Успех АТм-241 – это успех его самого и его сотрудников, каждому воздастся. Выразится ли успех в укрупнении их отдела? – он не знал и не хотел забегать мыслью вперед. Общество его не забудет, это ясно. Конечно же хотелось славы, он был молод.

Как человек молодой, он пребывал в известном возбуждении уже просто в связи с самим фактом отъезда: уход из привычной колеи в незнакомость настраивал его, быть может, на поиск приключений, а быть может, просто (по генетической памяти) пробуждал в нем молодого человека былых времен, с его состоянием повышенной готовности. Он уже предощущал вспышку чувственности и вдруг подумал, что он ждет, возможно, встречи с женщиной – да, да! здесь у них, в силу секретности региона, люди несколько оторваны от мира, и местные женщины, к примеру, невольно окажутся старомодны, не слишком развиты в сексе (это его возбуждало!), и чудесный старый говор – кто знает, всякая поездка в незнакомые края как рождение. Человек как бы начинает сначала, а начало не может быть без встречи или без женщины, без Адама и Евы, хотя бы в приближенном и приблизительном варианте, – размышлял молодой человек, ощущая в себе не только понятный подъем сил перед предстоящей новизной, но и приятно замирающее сердце. При всем том оставался он внешне корректен и спокоен: деловая поездка.