– Да? – выжидательно спросил Йорк.

– Новый Мадрид, – твердо напомнил ему Марш.

– Кровь на моих руках, – вспомнил Джошуа. – Как бы объяснить… В Новом Мадриде я совершил убийство, но это было совсем не то, что ты думаешь.

– Тогда расскажи мне, как это случилось. Жду.

– Саймон многое поведал мне об истории моего народа, о наших секретах, обычаях, образе жизни. Одно, должен признаться, чрезвычайно обеспокоило меня, Эбнер. Мир, который вы построили под солнцем, с трудом подходит для нас. Иногда, чтобы облегчить себе существование, приходится обращаться к вам. С этой целью мы можем воспользоваться той силой, что источают наши глаза или голос. В ход мы можем пустить и силу физическую, нашу жизнестойкость или пообещать вечную жизнь. Себе во благо мы способны обернуть и легенды, которыми вы окружили наше существование. С помощью лжи, запугивания и обещаний мы в состоянии превращать людей в своих рабов. Такое существо весьма полезно. В дневное время суток оно послужит нам защитой, может появляться там, где не можем мы, а также вращаться среди людей, не вызывая подозрений.

В Новом Мадриде произошло убийство. На том самом лесном складе, где мы сделали остановку. Судя по сообщению в газете, я имел все основания надеяться, что это дело рук кого-то из моего племени. Однако я нашел – не знаю, как и назвать его – раба, домашнее животное. Холопа. Это был старый, старый мужчина. Мулат с лысой головой, морщинистый и безобразный. С бельмом на одном глазу, с лицом, изуродованным шрамами, следами старого ожога. Внешне он не вызывал приязни, а внутренне был просто омерзителен. Испорчен до мозга костей. Когда я приблизился к нему, он схватил в руки топор. Потом взглянул мне в глаза и узнал меня, Эбнер. С первого мгновения понял, кто я такой. Он упал на колени, плача и причитая, он превозносил меня, ползая у ног, как собака, и умолял выполнить обещание. «Обещание, – твердил мулат, – обещание, обещание».

В конце концов я приказал ему остановиться. Он подчинился. Сразу. И в страхе отполз в сторону. Видишь ли, он привык почтительно относиться к словам повелителя крови. Я попросил его рассказать мне о своей жизни, полагая, что его повествование поможет мне обнаружить следы моих соплеменников.

Его рассказ оказался таким же мрачным, как и мой собственный. Старик, хотя был цветным, родился в свободной семье в местечке под названием Свомп, которое в Новом Орлеане имело весьма дурную славу. Одно время он был сводником, потом резал кошельки, а затем и глотки, охотясь за приезжими лодочниками. Ему не исполнилось еще и десяти, а он уже убил двух человек. Позже он ходил под одним флагом с Винсентом Гамби, самым кровавым пиратом Баратарии. Был надсмотрщиком над невольниками, которых Гамби отбивал у испанских работорговцев и перепродавал в Новом Орлеане. Еще он занимался колдовством. И служил нам.

Он рассказал мне о своем повелителе крови, человеке, превратившем его в холопа. Тот посмеялся над его колдовством и дал слово обучить великому искусству черной магии. «Если будешь служить мне, – пообещал повелитель крови, – я сделаю тебя одним из нас. Твои шрамы исчезнут, твой глаз снова обретет зрение, а ты будешь пить кровь и жить вечно, никогда не старея».

Мулат сделался его слугой. На протяжении почти тридцати лет он преданно исполнял все, что ему приказывали. Он жил ради обещания. Ради обещания он убивал, научился есть парное мясо и пить кровь.

Пока наконец его хозяин не нашел ему лучшую замену. Мулат постарел и одряхлел, стал обузой. Так как пользы от него больше никакой не было, его списали со счета. Вероятно, было бы милосерднее убить его; вместо этого мулата отправили вверх по реке и бросили на произвол судьбы. Холоп не посмел перечить хозяину, хотя видел, что данное ему обещание оказалось ложью. Старик берегом реки медленно продвигался вверх по ее течению. Промышлял он грабежами и убийствами. Иногда, правда, добывал деньги и честным путем: ловил беглых рабов или устраивался на сезонные работы, но большую часть времени, как отшельник, проводил в лесу, ведя ночной образ жизни. Иногда, набираясь смелости, он ел мясо и пил кровь своих жертв, полагая, что это поможет ему вернуть молодость и здоровье. Он сказал мне, что в окрестностях Нового Мадрида обитал около года. Одно время рубил лес для владельца дровяного склада. Он знал, что это место редко кто навещал. Итак… ну а что было дальше, ты знаешь и сам.

Эбнер, твои люди многому могут научиться у моих, но только не тому, чему научился он. Только не этому. Мне стало жаль его. Он был стар, безобразен и потерял надежду. К тому же он разозлил меня, разозлил так, как та богатая женщина в Будапеште, которая любила умываться кровью. В преданиях вашего народа мои соплеменники выглядят воплощением зла. У вампиров нет души, нет благородства, нет надежды, нет избавления, говорится в них. Я не могу согласиться с этим, Эбнер. Я убивал бесчисленное множество раз, делал ужасные вещи, однако во мне нет зла. Я не выбирал своего пути. Когда нет выбора, нельзя говорить о добре или зле. Нами руководила красная жажда, наше проклятие и наше наказание. Она лишила нас того, чем мы могли бы стать. Но люди твоего племени, Эбнер… над ними не висит подобное проклятие. Тому существу, которое я обнаружил на дровяном складе близ Нового Мадрида, красная жажда была неведома. Он мог стать кем угодно и заниматься мог чем угодно. А вместо этого стал тем, кем стал. Хотя, чтобы быть до конца честным, следует сказать, что в его падении отчасти виновен и представитель моей расы, тот, кто пообещал исполнить неосуществимое желание. Все же, несмотря на то что мне это претит, я могу понять и объяснить его поступок. Союзник в вашей среде значит очень многое и в корне меняет жизнь. Нам всем, и вашему роду, и нашему, в равной степени известно, что такое страх, Эбнер.

Я только одного не могу понять, почему среди вас встречаются отдельные особи, которые с таким вожделением взирают на жизнь во тьме, с такой алчностью стремятся познать красную жажду. Вот и старик мечтал о ней, страстно мечтал. Он умолял меня не бросать его, как сделал это прежний хозяин. Я не мог дать ему то, о чем он просил меня. И не дал бы, даже если бы это было в моих силах. Я дал ему то, что мог.

– Ты ради его блага вырвал ему глотку, так? – донесся из темноты голос Эбнера Марша.

– Я же говорила тебе, – услышал Марш Валерию. Он совершенно забыл, что она находится тут же, так тихо сидела женщина.

– Я убил его, – признался Джошуа, – своими собственными руками. Да, его кровь обагрила мои ладони и капала с них на землю. Но я не притронулся к ней губами, Эбнер. Я похоронил его, не тронув.

Снова в каюте воцарилась тишина. Эбнер Марш, пощипывая бороду, размышлял.

– Выбор, говоришь, – осмелился он наконец. – В этом состоит разница между добром и злом, ты считаешь. Теперь, похоже, сделать выбор предстоит мне.

– Мы все делаем наш выбор, Эбнер. Каждый день.

– Может, оно и так, – промолвил Марш. – Говоришь, тебе нужна моя помощь, Джошуа. Предположим, я соглашусь. В таком случае чем я буду отличаться от несчастного старого мулата, которого ты убил? Ты можешь мне ответить?