Он с затаенным сердцем ждал, когда услышит любимый голос, но гудки сменялись гудками, а Манюня не спешила его радовать. Ивану ответили только с третьего звонка, когда он уже и надежду потерял поговорить с девушкой.

– Маша? – выдохнул он с надеждой.

– Опять ты? – возмутился телефон голосом матери принцессы. – Я и не сомневалась, что такие, как ты, с первого раза никогда не понимают. Мне повторить, чтобы ты сюда не звонил и не приходил?

Давыдов сжал кулаки.

– Будьте добры, Наталья Ивановна, позовите Машу.

– А вот не буду! – тут  же зашипела женщина. – К таким, как ты, вообще доброй нельзя быть, вам палец дай – руку откусите.

Его терпение было на исходе. Давыдов и так никогда таковым в полной мере не обладал. Внутри все жгло и клокотало от обиды, но у него был стимул.

– Я хочу услышать Машу, позовите ее к телефону, – вновь попытался настоять он. – Все же я не вам звоню, Наталья Ивановна. Дайте мне поговорить с вашей дочерью.

– Вот потому-то, что Маша моя единственная дочь, я и берегу ее от разговоров с тобой. Оставь ее в покое, Иван! Ты ей не пара.

– Давайте мы с Машей сами решим, что нам делать.

– А давайте без «давайте», Давыдов. Не звони сюда больше, моя дочь для тебя всегда занята. Уж это ты способен запомнить или совсем мозги в драках отбили?

– Вы лишили ее не только права голоса, но и телефона? – Иван не утерпел, из него все же прорвался ядовитый сарказм. – Ей не пять годиков, Наталья Ивановна, перестаньте Машу опекать. Думаю, она прекрасно может принять решение самостоятельно.

– Ну ты и хамло! – возмутилась женщина. – Я так и знала, что в тебе уличного дерьма по макушку напихано, так оно сейчас на меня и полезло. Не видать тебе Маши как своих ушей. Понял?

Понять-то он понял, но вот все еще думал, как обойти этого цербера и прорваться с разговором к принцессе. Не по-человечески они расстались. Что-то Ивана постоянно терзало. Зависимость Манюней не проходила, его ломало,  как наркошу без дозы.

–  И вообще, моя дочь скоро выйдет замуж за прекрасного молодого человека из состоятельной семьи. А ты сопьешься и сдохнешь в какой-то сточной канаве, как твоя мать.

Он и слова сказать не успел, как эта фурия трубку бросила, а потом и вовсе его номер внесли в черный список. Все звонки оставались без ответа.

Давыдов бесился, то звонил, то пытался забыться, а потом и Лёлька заявилась. Закрутило-завертело.

Второй его срыв случился почти через полтора года, как раз в первую годовщину смерти нерожденного сына или дочери.

Ивану было в ту ночь так погано, как никогда. Муторно как-то, пусто и тоскливо до воя. Спорт уже не спасал, травкой он не баловался, вот решил попытать счастье – услышать голос Манюни. Просто голос, он даже и говорить с ней не собирался, слишком много воды утекло, Иван женился…

Наверное, не собирался.

Но вот левую симку прикупил и дозвонился с неизвестного номера.

– Алло? – когда принцесса ответила на звонок, Давыдов впал в ступор.

Он мог только впитывать ее голос и жмуриться, словно летнее солнце вдруг к нему заглянуло. Персональное солнце.

– Алло? Говорите, вас не слышно, – повторила Маша, а Иван все дышал и слова подобрать не мог.

Что он собирался ей сказать? А вообще что-то собирался?

Так и стоял, едва дыша, наслаждаясь ее недоуменными «алло», пока Манюня не переключилась на другого.

– Иду-иду, Артурчик, – выдала она ласковым голосом. – Сейчас, родной. Перезвоните, наверное связь плохая: совершенно ничего не слышно.

Это уже она кинула оглушенному Давыдову.

«Неужели ее мать была права? Маша вышла замуж? – все крутилось у него в голове. – Зря не поверил…»

Третьего срыва не было.

Точнее, если разобраться, он случился гораздо позже и уже не по телефону. Словно накопилось за эти годы и вырвалось личной встречей, когда все так выгодно совпало в жизни.

Давыдов и не помнил, как забылся тревожным сном – с чашкой в руках, в неудобной позе. Зато снилась ему Маша и двое пацанчиков, поразительно похожих на него самого. А самым прекрасным в этом сне оказалось то, что десяти лет разлуки не случилось, жизнь не подставила ему подножку, а потекла так, как когда-то мечталось…

Утром Иван просыпался тяжело – не из-за затекшего тела, а из-за нежелания просыпаться… Пары минут хватило, чтобы расслабленная улыбка исчезла с лица мужчины, а между его бровей опять образовалась глубокая складка от мрачных мыслей.

Не зря Давыдов мучился бессонницей. Его сны были слишком жестокими, манили иллюзиями.

* * *

Из квартиры мы с мальчишками выбирались, словно шпионы на сверхважную вылазку. Только зря таились, Давыдова нигде не было видно.

И укол разочарования в моей груди меня саму несказанно удивил. Не может такого быть, чтобы я ждала Ивана здесь, ночующим на нашем коврике под дверью!

«Эх, Князева. Хватит уже питать иллюзии, взрослая же женщина. Почти треть жизнь уже прожила», – мысленно ворчала я.

В больницу мы с парнями сразу не поехали, все же первое сентября, надо было показаться на праздничной линейке. Когда сыновья скрылись за дверью кабинета на свой  первый урок в учебном году, я набрала Широкого.

– Мне нужна  твоя помощь, – выпалила вместо приветствия, затаив дыхание.

– Что он опять натворил? – вопросом на вопрос пробасил Артем.

Я тяжело вздохнула.

– Думаешь, моя просьба обязательно должна быть связана с Давыдовым?

Друг весело хмыкнул.

– Нет? – столько скепсиса прозвучало в его голосе, что и у меня уголки губ поползли вверх. – Ну так удиви меня, Князева.

Я закусила нижнюю губу, ненадолго замолкнув. Ветер шелестел листвой, многие родители так же дожидались своих чад, разбившись на группки. Я выбрала укромное местечко, заняв лавочку возле молоденькой березки.

– Удивлять нечем, потому что ты прав, – скривилась в ответ. – Помоги мне тихо уволиться, Артем.

Послышался резкий звон, а потом зловещая тишина.

– Широкий? Ау? – позвала я. – Ты там чувств лишился, что ли?

– Зараза! Умеешь ты тон утру задать, Машка, – зашипел мужчина. – Я чашку Славной разбил и кофе насвинячил по белоснежному кафелю кухни. Не удивлюсь, если хозяйка заставит меня убирать языком. Знаешь, какая она строгая? Даже если пальцами от слабости едва шевелит.

О-о-о… Шок – это прямо по-нашему!

– Стесняюсь спросить, Артем… – издалека начала я.

– Стесняйся дальше. Не стоит себя мучить, помолчи и не спрашивай. Я переживу как-то, – огрызнулся друг.

– …что ты делаешь на славной кухне нашей Славной?