К Менжинскому пригласили доктора Игнатия Казакова, одного из ярых сторонников лизатотерапии. Насколько было известно Заблудовскому, Казаков применил комбинацию из нескольких лизатов – кардиолизата, лизата гипофиза и некоторых других препаратов. Результат превзошел все ожидания. Спустя несколько месяцев шеф ОГПУ встал со смертного одра и приступил к активной работе. Успех был полным, акции Казакова резко пошли вверх. Разумеется, Льву Григорьевичу это не могло понравиться, но поделать он ничего не мог. Менжинский совершенно уверовал в лизаты и стал самым горячим сторонником и пропагандистом нового метода лечения.

При мысли о Казакове Заблудовский вздохнул. Поначалу он рассчитывал найти в его лице союзника, но вскоре понял, что тот не любит его еще сильнее, чем Левин. Казаков везде и всюду пытался выдать себя за основателя лизатотерапии, оспаривая приоритет Заблудовского. Павел Алексеевич неоднократно предлагал Игнатию Николаевичу сотрудничество, но всякий раз натыкался на отказ. Казаков держался обособленно, никого не пускал в свою лабораторию и утверждал, что готовит лизаты по «оригинальному» рецепту, суть которого никому не открывал. Павел Алексеевич не верил ни в какие особые казаковские рецепты, полагая, что тот пользовался его, Заблудовского, данными, которые были опубликованы в Казани в конце 20-х годов. Поведение коллеги крайне раздражало Павла Алексеевича, но его успеху в лечении Менжинского он искренне радовался, полагая, что это поможет общему делу.

«Н-да, интересная компания у нас собирается», – вновь подумал Заблудовский…

Утром 13 апреля на Новинский пришла машина, и Павла Алексеевича отвезли на Лубянскую площадь. Офицер на входе проверил у Заблудовского удостоверение личности и мельком заглянул в саквояж с инструментами – так, больше для проформы. Потом другой офицер в новеньких скрипящих сапогах провел профессора пустынными коридорами и распахнул перед ним одну из дверей. Заблудовский вошел и оказался в просторной комнате, служившей, видимо, для отдыха председателя или кого-то из высокопоставленных чинов ОГПУ. Письменного стола и шкафов в комнате не было, зато имелись большой удобный кожаный диван и два глубоких кресла. Рядом с диваном стоял невысокий столик, на нем хрустальный графин с водой, стаканы и большое стеклянное блюдо с фруктами. На паркетном полу лежал хорошего качества персидский ковер. В комнате уже ждали Левин и Казаков. Павел Алексеевич обратил внимание, что стояли они на некотором отдалении друг от друга и, видимо, не разговаривали.

– Доброе утро, коллеги! – приветствовал докторов Павел Алексеевич.

– Здравствуйте, Павел Алексеевич! – откликнулся доктор Левин.

Лев Григорьевич сделал шаг навстречу Заблудовскому и пожал ему руку. Казаков не двинулся с места и только молча кивнул.

«Кажется, Левин готов признать лизатотерапию при условии, что представлять ее будет не Казаков», – усмехнулся про себя Павел Алексеевич.

– Как ваше здоровье? – поинтересовался Левин.

– Благодарю вас, хорошо, – сказал Заблудовский.

– Ну что же, тогда, пожалуй, начнем, коллеги, – сказал Левин, потирая руки. – Позвольте мне сделать небольшое введение… Как вам известно, в последние годы Вацлав Рудольфович испытывал… эээ… серьезные проблемы со здоровьем. И в прошлом было решено использовать новый метод лечения, автором и основоположником которого являетесь вы, уважаемый Павел Алексеевич…

Казаков бросил на Левина сердитый взгляд.

«Зачем он его дразнит?» – подумал Заблудовский.

– …Непосредственно лечением товарища Менжинского занимался Игнатий Николаевич, – продолжал Левин. – Результаты… ммм… весьма обнадеживающие. Сегодняшний осмотр, в известном смысле, – формальность. На прошлой неделе Вацлав Рудольфович прошел весьма тщательное обследование в Кремлевской больнице под присмотром начальника санчасти ОГПУ доктора Владимирова. С результатами вы можете ознакомиться…

Лев Григорьевич прервал свою речь и подошел к одному из кресел. Тут только Заблудовский заметил на кресле небольшой кожаный портфель. Доктор Левин открыл его и вынул оттуда пачку бумаг.

– Здесь результаты последних анализов, кардиограмма… – сказал Левин, кладя бумаги на столик. – Мы должны будем осмотреть Вацлава Рудольфовича и засвидетельствовать, что он готов вернуться к работе без каких-либо ограничений…

Доктор Казаков не проявил никакого интереса к бумагам, предъявленным Левиным. «Наверное, все это ему и так хорошо известно, – подумал Заблудовский, – а вот мне любопытно будет взглянуть…» Павел Алексеевич сел на диван и погрузился в изучение медицинских документов. В комнате вновь воцарилось молчание.

– Кардиограмма неплохая, – произнес спустя некоторое время Заблудовский. – И анализы в норме…

– Да-да, как я уже говорил, состояние Вацлава Рудольфовича вполне удовлетворительное, – подтвердил Левин.

– Ну что же, тогда нам… – начал Павел Алексеевич.

Но в этот момент дверь распахнулась, и в комнату в сопровождении помощника вошел Вацлав Менжинский. Одет он был не в форму ОГПУ, а полувоенный френч защитного цвета с большими накладными карманами. Движения его были энергичными. Он быстрым шагом обошел комнату и пожал руку каждому из профессоров.

– Ну-с, готов отдать себя в руки светил медицины, – с улыбкой произнес Менжинский.

Павел Алексеевич отметил про себя поразительный контраст между нынешним состоянием шефа ОГПУ и тем, в котором он пребывал год назад во время консилиума на даче в «Горках-6». Тогда руководитель тайной полиции почти не вставал, большую часть дня проводил, лежа в кресле.

– Я попрошу вас раздеться до пояса, Вацлав Рудольфович, – произнес доктор Левин.

– Извольте!

Осмотр занял не более двадцати минут и подтвердил то, о чем говорил Левин: Менжинский был практически здоров.

– Осталось выполнить кое-какие формальности, товарищи, – произнес Вацлав Рудольфович, застегивая пуговицы френча. – Вам надо будет подписать заключение…

Он махнул рукой, и помощник вынул из папки лист бумаги и протянул его начальнику.

– В ЦК партии хотят знать, в порядке ли я и могу ли работать? – пояснил шеф ОГПУ. – Не будем скрывать от них эту медицинскую тайну.

Заключение было подписано, и Менжинский стал прощаться. Возле профессора Заблудовского он задержался.

– Мы не имели возможности познакомиться с вами близко, Павел Алексеевич, – сказал председатель ОГПУ, – но поверьте, я ваш большой поклонник. Ваш метод… эээ… произвел на меня большое впечатление…

Менжинский слегка хлопнул себя ладонью по левой стороне груди.

– Уверен, это дело надо развивать! Думаю, было бы полезным, если бы вы выступили с сообщением о вашем открытии перед членами правительства. Надеюсь, вы не против?

«Казаков меня теперь окончательно возненавидит, да и Левин не будет счастлив, – подумал Заблудовский. – Но какое это имеет значение? Такой шанс рассказать о лизатотерапии самым высоким инстанциям нельзя упустить!»

– Разумеется, я не против, – сказал профессор.

– Вот и отлично! – с улыбкой произнес Менжинский. – Значит, еще увидимся. Благодарю вас, товарищи!

Москва, наши дни

После разговора с Коженковым в голове у меня все как-то двоилось и путалось. Зачем Слава Любомирский интересовался лизатами? И не просто интересовался, а хотел знать, можно ли с помощью этих препаратов кого-то убить? И что имел в виду Коженков, когда говорил о каких-то политических обстоятельствах, вмешавшихся в научные исследования прадеда? Я чувствовал,