вашу цену. Все, на чем можно сделать деньги, продается. Стук молотка, бесконечный аукцион, нон-стоп, без перерыва. Назовите вашу цену! Продается! Продается. Продано.

Нина свернула в переулок. Дом номер восемь — это во двор и налево. Она отыскала нужный подъезд, толкнула дверь. Слава богу, ни охраны, ни вахтера. Какие-то люди тащили по коридору еще не распакованные толком, новенькие столы и стулья… Наверное, они здесь недавно. Дело только начинается. Славное, достойное дело — торговля чужим грязным бельем.

— Где мне найти Игоря Ивановича? — спросила Нина у парня, несущего мимо коробку с принтером.

— Четвертая комната, — бросил тот на ходу. — Он занят! — крикнул Нине вслед.

Занят… Лишь бы успеть! Нина отыскала комнату под номером четыре, торопливо постучала в дверь, открыла ее, не дожидаясь разрешения.

Ирка! Ирка сидела на низеньком учрежденческом топчанчике, среди журнальных кип, перевязанных бечевкой, в комнате, заставленной нераспакованной офисной мебелью.

Полноватый блондин лет сорока пяти развалился за столом у окна, курил, зевал, говорил вяло, нехотя:

— Нет, ну, долларов пятьдесят… Я не знаю…

Господи, они что, полтора часа так торгуются? Вот она, рыночная Иркина закалка!

— Вы кто? — сонно спросил он, увидев Нину. — Я занят.

— Мама! — ахнула Ирка.

Нина ринулась к ней, молча схватила в охапку и поволокла свое беспутное великовозрастное дитя к двери.

— В чем дело? — Блондин сразу проснулся. Взгляд его маленьких круглых глаз стал напряженным и жестким. — Вы кто? Выйдите отсюда немедленно!

— Выйдем, выйдем, — пробормотала Нина, открывая дверь и выталкивая Ирку из этого вертепа. — Только вместе.

Ирка вырвалась, вернулась к столу, за которым сидел блондин, вытянула из-под его ладони конверт с фотографиями и пленкой.

— Куда? — быстро спросил блондин и поднялся из-за стола. — Так, сядьте обе.

— Нет уж! — Нина снова потащила дочь к двери. — Увольте! Сначала сядешь у вас на стул, потом — в другом месте… — она все же вытолкнула Ирку в коридор, — …на пять лет! — Она захлопнула дверь. — Дура! Тебе двадцать лет скоро, что ж ты дура-то у меня такая?! Ты что, не понимаешь? Это не просто опасно. Это прежде всего не-при-стой-но, Ира!

— Что непристойно? — выкрикнула дочь сквозь злые слезы. — Пусти меня! Нас на счетчик поставили! Пусти, я ему за триста долларов продам, нам долг отдавать надо!

— Не ори. — Нина закрыла ей рот ладонью. — Пойдем отсюда.

Блондин открыл дверь, остановился на пороге и хмуро произнес:

— Сто пятьдесят. Мы больше не платим.

— Триста, — нагло возразила Ирка. — Триста. Это стоит в два раза дороже. Он после Киркорова — второй. Мне в одном журнале пятьсот баксов предлагали.

— Что ж не продала? — насмешливо поинтересовался блондин.

— Потому что у вас таблоид, — тут же нашлась Ирка. — Настоящее специализированное издание. Потому что я у вас работать хочу. Возьмете?

Мерзавка! Нина смотрела на дочь во все глаза. Это ей сейчас пришло в голову насчет «работать», чистая импровизация, уж Нина-то знала свое чадо. Сейчас Ирка будет нести любую ахинею, врать, вилять, интриговать неумело, по-детски, лишь бы выбить из этого продавца-покупателя слухов вожделенные триста баксов.

— На работу? — хмыкнул блондин. — Нет, не возьму. У меня, детка, железные профи в упряжке. Лавка доверху забита. Сто семьдесят долларов. Давайте сюда! — И он протянул руку.

Ирка прижала конверт с компроматом к груди.

— Я вам его продам, — согласилась она. — Я продам за сто семьдесят. При одном условии: вы меня берете на работу.

Блондин отрывисто, глуховато заржал. Работяги проволокли мимо него очередной шкаф — он посторонился, продолжая смеяться, глядя на Нинину дочь весело, в упор, пожалуй что и с интересом.

Нина опять схватила Ирку в охапку и поволокла к выходу. Дочь, вопреки ее опасениям, не стала вырываться и шипеть.

— Тащи-тащи, — прошептала Ирка, прижимая заветный конверт к груди. — Правильно… Он нас сейчас сам вернет…

— Я тебе дома… устрою… таблоид… — Нина открыла входную дверь и вытолкнула дочь на улицу.

— Дамы! — весело крикнул блондин им в спины. — Вернитесь! Куда спешить-то? Кофейку попьем!

Нина захлопнула дверь и потащила дочь через глухой колодец замоскворецкого двора к воротам. Вот теперь Ирка попыталась вырваться, но Нина держала ее мертвой хваткой.

— Пусти! — завопила дочь. — Пусти меня! Он же позвал! Он на работу возьмет!

Она вырывалась, Нина хватала ее снова, волокла к воротам… На них глазели из раскрытых окон, их провожали любопытствующими взглядами молодухи с колясками… Плевать! Нина молча тащила свое растрепанное, разгневанное, неистово вопящее чадо к спасительным воротам.

Нина и сама была растрепана, словно фурия, лицо — в красных пятнах, полы плаща — в пыли.

Ирка грохнулась на колени, истерически крича:

— Не пойду! Идиотка! Это деньги! Ты знаешь, какие это деньги?! В перспективе?! Я знаю! Я узнавала! Пусти!!!

Нина молчала. Главное — молчать. Молчать и тащить взбесившуюся дщерь к воротам. Ирка скоро выдохнется, устанет, Нина свое чадо знает…

Вот и ворота.

— Идиотка… — Ирка уже не кричала, а ныла. Очень хорошо. Значит, устала. Скоро замолчит. — Идиотка, нас на счетчик поставили… Я здесь за неделю восемь штук заработаю…

Нина дотащилась до кромки тротуара, цепко держа дочь за руку, ведя ее за собой. Нина тоже устала смертельно. Держись, Нина! Тебе уставать нельзя. И она подняла руку, голосуя проезжающим мимо машинам.

— Нам же долг отдавать, мама. — Ирка плакала, стиснув в руке порядком измятый конверт с фотографиями. — Дай бог квартиру папину за двадцатку продать. А где ты возьмешь еще пять? Ну ладно, за барахло наше нам в ломбарде штуку кинули. А остальное? Ты думаешь, они будут ждать? Они нас поубивают всех. Мама, давай в милицию наконец заявим!

— Вот тогда точно поубивают, — пробормотала Нина. Наклонилась к окошку притормозившей рядом машины: — Крылатское. Сколько?.. Садись.

— А ты? — спросила Ирка, послушно забираясь в машину.

Нинин прогноз был верен: Ирка уже выдохлась, притихла. Примирилась с материнским решением. Костин характер. Мгновенно завестись — и мгновенно остыть. Вспыхнула — погасла.

Нина молча забрала у дочери конверт — Ирка покорно отдала свое сокровище.

— У меня дела. — Нина затолкала конверт в сумочку. — Я на трамвай. Мне здесь… Мне здесь рядом.

Она расплатилась с шофером, вернулась во двор-колодец и медленно побрела к дому номер восемь.

Блондин стоял у дверей своего подлого офиса. Курил, привалившись плотной спиной к стене, и смотрел на приближавшуюся Нину. Такое впечатление, что он ее ждал. Знал, что она вернется.

Нина шла не спеша. «Нас всех поставили на счетчик», «Я здесь за неделю восемь штук заработаю»…

Таблоид. Все продается, все покупается. Сейл. Распродажа. Что делать, такая теперь жизнь. Ах, Нина, Нина… Ты еще вспомни, что ты — Шереметева.