Записи оказались странными. Или занятными… Это как посмотреть. На каждом листке — название медицинского препарата и его описание. Причем названия на латинице, ни одного русского. Судя по тому, что листки находились рядом с компьютером, господин Песков искал в Интернете информацию об этих лекарствах и тщательно ее выписывал. Причем выписывал не все, что содержится в инструкции, а в основном то, что касается взаимодействия данного препарата с другими лекарствами и с алкоголем.

Что можно предположить? Первый вариант: человек болеет, принимает лекарства по назначению врача, но при этом не желает отказаться от привычки употреблять спиртное; его запугали тем, что сочетать алкоголь с лекарствами нельзя, но он решил все узнать самостоятельно и проверить, можно все-таки или нельзя. Вариант, конечно, глуповатый и на правду не очень похож. Откуда у человека в сорок или сорок с небольшим лет столько болезней, чтобы нужно было принимать так много препаратов, да еще таких сильных? Хотя все бывает, конечно…

Вариант второй: есть намерение кого-то отравить. И Песков готовится к совершению преступления, подбирает препараты, которые можно подмешать жертве в спиртное. Вот это больше похоже на правду. Но почему он выбрал именно эти препараты? Насколько Сергей Васильевич знал, есть множество лекарств, прием которых вместе со спиртным может привести к летальному исходу, и названия таких препаратов на слуху, они известны. Однако ни одного знакомого названия в записях Пескова не было.

А если Песков ограничен определенным перечнем? Тогда нужно заводить двигатель и возвращаться к Филиппу Хмаренко. К человеку, у которого в гостиной на столике стоит огромное множество флаконов и коробочек с разными таблетками и каплями. Не зря же Хмаренко так испугался, услышав имя Игоря Пескова. Знает кошка, чье мясо съела. Знает Хмаренко, что у Пескова на него мог вырасти огромный острый зуб. Только он этого Пескова никогда не видел, потому и не узнал, поверил, что нового знакомого, пишущего книгу о галеристах, зовут Александром Баулиным.

Больше всего на свете Сергей Васильевич Ураков в бытность руководителем не любил самодеятельности. Инициативу приветствовал, но требовал согласованности действий. «Инициатива — поощряема, — любил повторять он подчиненным. — Инициатива, не согласованная с начальством, наказуема».

Поэтому двигатель-то он завел, но прежде чем начать движение, перезвонил Шаркову.

— Картинки получил? — спросил он, когда генерал ответил.

— Получил.

— Прочитал?

— Пока нет. Что там?

— Там разные пилюльки и информация из Интернета об их совместимости с алкоголем и друг с другом. Хочу вернуться к Хмаренко и проверить, не его ли это пилюльки. Надо? Или тебе и так все понятно?

— Надо, Серега. Ты уж извини, что я тебя загрузил. Но тут дело деликатное.

— Твой Песков собирался отравить Хмаренко, что ли?

Ответ Валерия Олеговича прозвучал уклончиво:

— Пока рано судить, но вполне возможно. Хотя у меня есть основания полагать, что Песков хотел совершить суицид, чтобы подставить Хмаренко.

— Ишь ты, как круто! Ну, допустим, он его и вправду совершил. Только в чем подстава — не пойму. Помер в своем номере, ночью, от Хмаренко его отделяли несколько километров и несколько часов, записки не оставил. Ох, Валерка, темнишь ты чего-то… Ну ладно, не первый день на свете живу, понимаю, что просто так ты бы меня помочь не просил. Коль попросил — стало быть, очень надо. А если попросил именно меня, а не того, кто сейчас на моем месте в кабинете штаны просиживает, значит, дело тонкое и хитрое. Поэтому вопросов больше задавать не буду. Съезжу к Хмаренко, все узнаю, отзвонюсь.

До улицы Мурашова Ураков доехал быстро. А вот дверь ему долго не открывали, пришлось нажимать кнопку домофона несколько раз, пока из динамика не раздался голос Вагизы.

— Филиппу Владимировичу стало плохо, — объясняла женщина, впустив Уракова в квартиру. — Ему совсем нельзя волноваться, ни капельки, моментально давление подскакивает, и приступ аритмии начинается. Очень он расстроился из-за Саши… Или как его теперь правильно называть? Игорем? Я ничего не понимаю, ничего… И за Филиппа Владимировича очень боюсь, он такой нездоровый человек! Он только с виду такой мощный, а на самом деле у него целый букет тяжелых заболеваний. Сейчас я его уложила, все уколы сделала, он задремал. А мне так страшно! Слышу — домофон, понимаю, что нужно подойти, спросить «кто?», а ноги будто к полу приросли. Стою как каменная, двинуться не могу, думаю: вдруг это полиция насчет Саши… Или Игоря…

— Давайте будем называть вашего знакомого Сашей, вам ведь так привычнее, — предложил Ураков. — И Филиппа Владимировича беспокоить не станем, пусть отдыхает. Думаю, что на мои вопросы вы и сами сможете ответить. Скажите, Саша на бессонницу не жаловался?

Вагиза посмотрела изумленно.

— А откуда вы…

— Среди его вещей оказалось довольно много препаратов, помогающих при проблемах со сном, — пояснил он. — Персен, мелаксен, Формула сна, пустырник, валериана.

— Да, — женщина кивнула, — он жаловался на бессонницу, говорил, что в аптеках без рецепта ему всякие лекарства предлагали, он покупал, но ничего не помогало. Я ему посоветовала обратиться в платную клинику, попросить врача выписать рецепт на что-нибудь более сильное, у него же полиса в нашем городе нет. То есть не было…

— И он обратился?

— Да, ему выписали препарат, на мой взгляд — неплохой, но он не помог. Саша говорил, что и по две таблетки принимал, и по три — все без толку. Засыпать — засыпает, но через час просыпается и мается уже до самого утра.

— Саша не пытался попросить снотворное у вас?

— У меня? — Вагиза вздернула густые темные брови.

— Я имел в виду — у Филиппа Владимировича. Наверняка ведь у него тоже проблемы со сном, и снотворное у вас есть, я думаю.

Она тяжело вздохнула, удрученно покачала головой:

— Конечно, проблемы есть, серьезные, многолетние. Но Филипп Владимирович очень давно подсел на клофелин, сначала ему прописали от гипертензии, лет двадцать назад, а он обратил внимание, что спит от него хорошо. Вот так и принимает все годы. Я как медработник понимаю, что это плохо, несколько раз пыталась отучить его, заставляла принимать другие препараты, но ни в какую. Без клофелина уже не может. Так часто бывает.

— А если Саша все-таки попросил снотворное у вашего мужа, тот мог дать ему клофелин?

— Боже упаси!

Вагиза всплеснула руками, лицо ее исказилось в гримасе отвращения.

— Это кем же надо быть, чтобы просто так дать человеку клофелин! Да еще человеку, который выпивает!

«Чистая наивная душа, — с усмешкой подумал Сергей Васильевич, глядя на жену Хмаренко. — Ты бы, само собой, никому клофелин не дала. А твой муж вполне мог. Впрочем, зачем ему это? Если он не знал, что писатель Баулин на самом деле Игорь Песков, то какой резон ставить его жизнь под угрозу? Филипп либо не дал бы таблетки, либо строго-настрого предупредил бы, что с алкоголем сочетать нельзя ни в коем случае. Допустим, таблетки дал и про алкоголь предупредил. Почему Песков пренебрег предупреждением? Принял клофелин и запил изрядным количеством спиртного. Хотел уйти из жизни? Возможно. Но в чем тогда смысл беспокойства Валеры Шаркова? Почему он говорил о желании подставить Хмаренко? Нет, не так все просто… Что-то там еще есть…»