Я завалил этих господ сведениями об Уолсли Гартсайде, а они отдали им столько места, сколько редакторы смогли уделить после размещения рекламы. Как правило, я платил и за печать тоже, хотя не знаю, кому это было выгодно. Я думал, что Гартсайд лопнет от злости, получив счет, но, с другой стороны, я действительно хорошо его разрекламировал – по крайней мере, с точки зрения количества. Впрочем, качество тоже было отменным: именно то, что нравилось старику. Я не только расписал его как человека несравненной гениальности и как артиста, не имеющего себе равных ни в прошлом, ни в настоящем, но и изобразил таким развратником, что местные донжуаны за выпивкой начали поговаривать о возрождении суда Линча, а женщины расхватали в лавках все новые платья и блестящие побрякушки. Мне говорили, что спрос на фальшивые локоны, челки и наращивания так вырос, что нью-йоркские оптовые торговцы волосами прислали целую стаю коммивояжеров. Все старые девы хотели попытать счастья с моим клиентом, равно как и девицы, и игривые матроны! Я представил его как мужчину, обладающего силой льва и сердцем демона; мастерством фокусника при игре в карты; стилем и отвагой в охоте Буффало Билла[37]; образованностью Эразма[38]; голосом де Решке[39]; силой Милона[40] – это было до времен Сэндоу[41]. И завершил все это рассказом о уникальном гипнотическом даре, который позволял Гартсайду со сцены управлять зрительным залом, а в курительной или в будуаре – превращать мужчин и женщин в своих покорных слуг. В большинстве газет я подал гипноз как повод для разногласий и написал на эту тему под разными именами множество писем, открывающих людям глаза на силу этого таинственного искусства – или качества, все равно, – и на ту опасность, которую оно представляет для их повседневной жизни. Полагаю, незачем говорить, что в центре всех противоречий стоял Гартсайд и его чудесные способности. Словом, поверьте мне: к воскресному вечеру, когда моя «звезда» явилась со своими спутниками в специальном поезде с личным вагоном в хвосте, женщины Патрисия-сити, где начинались гастроли, трепетали. От надежды или от страха – этого они и сами не знали, но я, хорошо разбираясь в женщинах, склонен думать, что то была надежда. Приручить и укротить дракона-развратника – самое страстное желание, таящееся в сердце женщины!

– О, что вы говорите, мистер Фейз Алфадж… – начала было «ведущая старуха», поднимая указательный палец в знак протеста.

– Правду, милая леди, правду. Она заезжена, как пластинка, но свята, как истина.

– Да, это правда, действительно. Печальная правда! – пробормотал трагик гулким басом. – Опыт моей собственной горячей юности полностью это подтверждает. Это не дары души или тела, как они ни всеохватны, и не очарование нашего славного призвания. Я бы скорее назвал это водоворотом страсти, которую райское яблоко вселило в грудь женщины.

– Это довольно смешанная метафора! – произнес молодой человек из Оксфорда, который, по-видимому, взял на себя задачу призывать трагика к порядку. – Но мы понимаем, что вы имеете в виду. Продолжайте, Алфадж.

– Когда наступил день начала гастролей, я проехал уже пятьдесят миль, но вернулся – и к тому же за свой счет! – чтобы повидаться со своим клиентом и послушать, что он думает о том, как я его представил. Я сел в поезд Гартсайда по дороге и поехал дальше вместе с ним. Он торжествовал и бурно выражал свой восторг, сказал, что еще никто лучше меня не выполнял предварительную подготовку его гастролей. «Продолжайте, мой мальчик, продолжайте в том же духе. Вы на правильном пути!» – вот последние слова, которые он мне сказал. Я спрыгнул у депо и сел в поезд, идущий дальше, так как не хотел, чтобы Гартсайд меня выгнал, когда обнаружит, что все не так великолепно, как он ожидает. Мне кажется, он думал, будто его ждет толпа линчевателей, намеренная его вздернуть, и несколько полков армии штата, чтобы помешать им.

Когда я приехал в следующий город, газетчики уже знали о том, что я рассказал в Патрисия-сити, и хотели услышать от меня нечто еще более сенсационное, иначе они не смогли бы напечатать мой материал. Это был бы для меня шах и мат как для организатора гастролей, и я оказался в большом затруднении. Я не мог еще больше расхваливать мою «звезду», и единственным выходом было еще глубже погрузиться в ее вымышленные злодеяния. Это было неизбежно. Я хорошо понимал, что каждый следующий городок захочет усилить эффект, поэтому мысленно выстроил план. Мне придется распределить дальнейшие материалы между пятью разными городами, поэтому я разложил бумаги и начал готовиться. Я совсем не ложился спать в ту ночь, а провел ее за стенографированием. Утром я нашел опытную машинистку и надиктовал ей текст со своих стенографических записей. Потом выслал материал вторника по почте, а остальное подготовил к отправке, когда настанет время. Мне приходилось осторожничать и не посылать материалы слишком заранее, чтобы города или различные газеты одного города не могли их сравнить.

Ранним утром вторника я приехал в Хаслвиль, второй город турне, и с этого момента понеслось. Все газеты были заполнены не только моими собственными материалами, но и комментариями к ним. Кроме того, почти в каждой была передовица, в которой писаки расчленили моего трагика на кусочки. «Знамя cвободы» хотело представить его приезд чуть ли не международным преступлением.

«Взаимное признание законов и обычаев различными государствами страдает, – писали они, – если столь дружественная страна, как Англия, позволяет себе вываливать на наши берега груз таких преступных личностей, как этот Уолсли Гартсайд с толпой его хулиганов. То, что этот человек так долго остается на свободе, не делает чести нравственным устоям или душевному здоровью народа, допустившего его существование. Он – пятно на прекрасном лице космического закона, живой микроб интеллектуальной болезни, раковая опухоль даже в такой паразитической профессии, которой он занимается, вызов человеку и его морали, чистой жизни, развитию Божьих созданий – нет, даже самому Богу. Народу нашего государства в прошлом хватало смелости и энергии для того, чтобы быстро положить конец преступлениям против общественного благосостояния, прибегнув к жесткому правосудию в открытых судах естественного права. Мы слышали о том, как человеческий маятник качался на крепкой ветке одного из наших благородных лесных деревьев; есть воспоминания наших пионеров, которые благополучно пережили ничтожных злодеев, движущихся по рельсам в скромных нарядах из перьев и смолы. Задача героических душ, которые основали Хаслвиль, состоит в том, чтобы нарушить долгое молчание своего заслуженного отдыха и, ради защиты города, отвоеванного ими у лесной чащи, а также ради защиты своих близких, поднять свой голос и руку в защиту женской чести и неувядающего мужcкого благородства! Намека должно хватить. Verbum sapientice sufficit[42]. Мы закончили».