– Тот незнакомец снова приходил сегодня в банк, – проговорил он. – Очень странный тип. И он как будто узнал господина фон Липвига, но называл его Альбертом Стеклярсом. Говорил с ним так, как будто они давным-давно знакомы, и кажется, господина фон Липвига это раздосадовало. Зовут его Криббинс, по крайней мере, господин фон Липвиг так его назвал. Одет очень грязно, одежда старая. Он якобы стал праведником, но я сомневаюсь, что это так.

– Это показалось тебе странным?

– Нет, господин Космо…

– Зови меня просто Космо, Малкольм. К чему нам эти церемонии.

– О… хорошо, – сказал Маволио Бент. – Но нет, дело не в этом. Дело в его зубах. У него были вставные челюсти, и они шевелились и лязгали, когда он говорил, так что он шамкал.

– Ага, старого образца, на пружинах, – сказал Космо. – Замечательно. И фон Липвига это обеспокоило?

– О да. И что еще странно, он утверждал, что не знает этого человека, хотя сам назвал его по имени.

Космо усмехнулся:

– Да, очень странно. И человек ушел?

– Да, госпо… Космо, – сказал Бент. – И я сразу пришел к тебе.

– И очень правильно поступил, Мэттью! Если он снова объявится, попробуй проследить за ним и выяснить, где он остановился.

– Если получится, госпо… Космо.

– Умница! – Космо помог Бенту подняться, пожал ему руку, пританцовывая проводил его до двери, открыл ее и выдворил гостя за порог одним грациозным движением.

– Не задерживайся, господин Бент, тебя ждут в банке! – сказал он и закрыл за ним дверь. – Странное создание, не находишь, Стукпостук?

«Хотел бы я, чтобы он перестал, – подумал Досихпор. – Он что же, считает себя Витинари? Как называются эти рыбки, которые плавают рядом с акулами и стараются пригодиться, чтобы их не съели? Так вот и я, держусь рядом, потому что это намного безопаснее, чем отделиться».

– Как бы Витинари отыскал недавно прибывшего в город человека, одетого в отрепья, с плохими зубами, Стукпостук? – поинтересовался Космо.

«Пятьдесят долларов в месяц, и на всем готовом, – подумал Досихпор, выныривая из своего секундного океанического кошмара. – Не забывай об этом. А через несколько дней ты будешь свободен».

– Он воспользовался бы помощью Гильдии Попрошаек, сэр, – ответил он.

– Ах, разумеется. Займись этим.

– Будут расходы, сэр.

– Да, Стукпостук, я отдаю в этом отчет. Всегда требуются расходы. Что по второму вопросу?

– Скоро, сэр, скоро. Это работа не для Крэнберри, сэр. Мне приходится давать взятки на самых верхах. – Досихпор откашлялся. – Молчание дорогого стоит…

Мокриц молча проводил Дору Гаю до университета. Самое главное, что никто не умер и ничто не разбилось.

Словно придя к некоему умозаключению после тщательного раздумья, Дора Гая вдруг сказала:

– Я, между прочим, сама некоторое время работала в банке, и там редко нападали с ножом.

– Извини, забыл предупредить. Я же успел тебя оттолкнуть.

– Не скрою, то, как ты швырнул меня на пол, вскружило мне голову.

– Слушай, мне правда очень жаль! Эймсбери тоже! Ты мне расскажешь, наконец, что тут происходит? Вы нашли четырех големов, так? Вы привезли их с собой?

– Нет, шахта обвалилась прежде, чем мы успели до них докопаться. Я же говорила, они были в полумиле под землей, под миллионами тонн земли и песка. В общем и целом мы считаем, что в горах была природная ледниковая дамба, которую прорвало и затопило полконтинента. В легендах об Эме говорится, что он затонул, так что все сходится. Големов смыло вместе с щебнем, который застрял у приморских меловых скал.

– Откуда вы узнали, что они были там, внизу? Это же… это нигде!

– Обычным путем. Один из наших големов услышал песнь. Только представь. Они пробыли под землей шестьдесят тысяч лет…

В ночи, на самом дне мира, в тисках недр, окутанный тьмой… пел голем. Пел без слов. Его песнь была древнее слов, древнее языков. Это был зов глины, и он простирался далеко-далеко. Он растекался по тектоническим трещинам, отзывался музыкой кристаллов, звучащих в унисон в необъятных темных пещерах, струился по рекам, которые никогда не видели солнца…

…и исторгался из-под земли, и пробегал по ногам голема из «Треста Големов», который грузил углем тачку на единственной дороге в тех краях. Голем прибыл в Анк-Морпорк и рассказал обо всем «Тресту». Вот чем занимался «Трест» – искал големов.

Города, государства и королевства возникали и исчезали, но големы, вылепленные и обожженные своими жрецами и наполненные священным огнем, оставались вечно. Когда у них заканчивались приказы и не нужно было больше черпать воду и рубить дрова, хотя бы потому, что их страна теперь покоилась на дне морском, или город был погребен под толщами вулканического пепла, они ничего не делали, а только ждали следующего приказа. Они были инструментами. Каждый голем подчинялся инструкциям, которые были написаны на небольшом свитке у него голове. Когда-нибудь гору разъест эрозией. Когда-нибудь выстроят новый город. Когда-нибудь поступит новый приказ.

Големам не была знакома идея свободы. Они знали, что являются предметами собственности. Иные до сих пор носили на своей глине отпечатки пальцев давно почившего жреца. Они были созданы, чтобы принадлежать.

В Анк-Морпорке големы были всегда, они ходили с поручениями, работали разнорабочими, качали воду глубоко под землей, невидимые, безмолвные, не путающиеся ни у кого под ногами. Но однажды кто-то освободил голема. Вложил ему в голову чек на сумму, в которую голем ему обошелся. После чего сказал голему, что тот отныне принадлежит сам себе.

Голема нельзя было освободить ни приказом, ни прихотью, ни силой. Его можно было освободить по праву собственности. Только побывав собственностью, ты можешь сполна оценить свободу, во всем ее чудовищном великолепии.

Дорфл, первый вольный голем, придумал план. Он работал не покладая рук, без устали и сна, который ему не требовался, и купил еще одного голема. Два голема работали не покладая рук и купили третьего… и так появился «Трест Големов», который скупал големов, находил их погребенными под землей или на дне моря и помогал им выкупать самих себя.

В беспокойном городе големы действительно были на вес золота. Они соглашались на минимальные оклады и отрабатывали их по двадцать четыре часа в сутки. Это было выгодно: големы, будучи сильнее троллей, надежнее волов, неутомимее и умнее десятка тех и других, в одиночку могли приводить в действие все механизмы любой мастерской.

Это не прибавляло им популярности. Всегда находились причины недолюбливать големов. Они не пили, не ели, не ругались, не играли в карты, не улыбались. Они работали. Если где-то разгорался пожар, они всей толпой спешили его тушить, после чего возвращались к своим обязанностям. Никто не понимал, как у существ, обожженных в огне при рождении, мог возникнуть такой инстинкт, но, кроме неловкой неприязни, это никак не влияло на их репутацию. Невозможно было испытывать благодарность к неподвижному лицу с горящими глазами.