– Товарищ Фролов, как командующий 14-й армии, ви хорошо справились с задачей, стоявшей перед вами в начале войни. И совершенно справедливо указываете, что отступление на Медвежьегорском участке фронта и по всей Карелии происходили с армиями Северного и Ленинградского фронтов. Ви, дэйствитэлно, получили эти армии под свое командование позднее. Но почему ви тогда приписываете себе заслуги 7-й отдельной армии и Ленинградского фронта? Потому что сейчас эта армия придана вашему фронту? Более чем странная подоплека. В течение зимы на участке вашего фронта не происходило никаких изменений! Бои местного значения. Беломорско-Балтийский канал до сих пор перерезан противником и не может функционировать. А ви рассказываете нам сказки о том, что ви сделали для обороны Советского Заполярья.

«Зря он так, конечно. Силенок Карельский сейчас не имеет. И местность такая, что без массированного применения артиллерии там ничего не сделаешь. Но послушаем товарища Фролова, что он скажет в свое оправдание?» – подумал я, с интересом наблюдая за поведением командарма на трибуне. Тот вытер платком лоб и затылок, достал снизу пачку заявок и начал зачитывать каждую Верховному. Тот остановил его:

– Товарищ Фролов, мы это прекрасно знаем, мы в курсе того, что выделить дополнительные силы в ваше распоряжение Ставка не могла. Требовался, и требуется, ото всех, товарищи генералы, подробный анализ: почему не выполнен Приказ Ставки о переходе в стратегическое наступление. Мы для этого вас здесь и собрали. Садитесь, генерал Фролов.

Его показательно высекли, чтобы пресечь на корню попытки присвоить себе чужое и раздать шишки оппонентам и предшественникам. Далее выступал Говоров, который оказался значительно более подготовленным к тому, что придется говорить за себя. «Трех писем» он не писал, то есть не валил на прежнее руководство. Наоборот, сказал, что в должность вступил недавно, но его начальник штаба подготовил аналитическую записку по действиям Северного и Ленинградского фронтов за период с июня 1941 года по настоящее время. И что он сам лично не стремится присваивать себе чужие заслуги или перекладывать вину за неудачи на другого человека. Записка достаточно интересная, с точки зрения разбора ошибок начального периода войны, и там много говорится о накопленном опыте проведения наступательных операций в лесистой и горнолесистой местности в условиях недостаточной ПВО и захвата противником господства в воздухе. Что он планирует передать эту записку в Ставку для оценки и изучения. А сейчас готов отчитаться о проведенной операции по освобождению Пскова, начатой фронтом под командованием генерала Попова, а законченной им.

– Генерала Попова я вижу в зале, мы не возражаем, чтобы он отчитался о своих действиях. – сказал Сталин и начал набивать свою трубку, пока генералы менялись местами.

Речь Маркиана Михайловича достаточно сильно отличалась от общего уровня командующих. Практически не было сорных слов, и он редко вчитывался в ту бумагу, которую держал под рукой. Память у него была развита. Поговорив о первоначальных промахах, он отдельно заострил вопрос о том, что в ходе оборонительной операции, хотя первичные установки требовали наступательных действий, ему пришлось, по приказу начальника Генерального штаба, срочно перебрасывать на расстояние до полутора тысяч километров свои войска, чтобы прикрыть Ленинград с западного и юго-западного направления. Этим обстоятельством и объясняется успех финских войск на начальном этапе войны. Они выдержали паузу, дождались конкретных результатов со стороны немцев, которые взяли Псков и быстро продвигались к Ленинграду, не имея перед собой наших войск, способных на сопротивление. Через две недели после этого приказа финны начали генеральное наступление, имея шести-восьмикратное превосходство над силами, им противостоящим. Ему же помогло то обстоятельство, что один из командиров дивизий, генерал-майор танковых войск Баранов, сумел быстро укомплектовать по довоенным штатам свою дивизию, большую часть которой растащили по разным участкам фронта, а затем усилить ее, доведя ее численность примерно до сорока процентов штата механизированного корпуса, причем моторизованной пехотой, обеспечив танки плотным прикрытием пехотой и отличным взаимодействием между воинскими частями. Особенно отличился в действиях усиленный батальон старшего лейтенанта Челышева. В общем, спустя некоторое время Верховный задал вопрос о нем.

– Майора Челышева мы внесли в списки приглашенных на это заседание, и он должен быть в зале. Его полковая маневренная группа, в составе двух полков, была придана 3-й Ударной армии, которая теперь выведена из состава нашего фронта, товарищ Сталин, и вошла в Прибалтийский. Был разговор о том, что я его и возглавлю, однако там пока командует генерал-майор Сидельников.

Вставать пришлось и и.о. командующего фронтом, и самому Василию. Слова ему не предоставили, рыл… пардон, рангом не вышел, но после упоминания его фамилии еще тремя командующими и первым заместителем Верховного товарищем Жуковым, который, видимо, успел переобуться на ходу и сказал пару слов о том, что лично знаком с дважды Героем и подписал на него представление, за действия под Ржевом, к Василию подошел командир НКВД и попросил во время перерыва со своего места не уходить. Он подойдет, как только выйдут участники.

– Есть! – А что оставалось делать? Выступления остальных генералов были не столь нам интересны, но позволить себе уснуть Василий не дал, тем более что неплохо выспался. Его немного раздражала ситуация, что его «привезли на продажу», и не дали поговорить о любимых танках. И хотя он понимал, что без подобных представлений совершенно не обойтись, коль уж решил пойти по стопам отца, но его немного бесила ситуация, что «обобщают» его опыт совсем другие люди, и тот же Попов таким образом хочет вернуться на должность комфронта. Драчка идет за место на Прибалтийском фронте. Лично его больше устраивал Говоров: многократно спокойнее, намного лучше командует артиллерией и авиацией, чем реально помогает в проведении операций. Попов же больше любитель таскать чужими руками печеную картошку из огня. Зачастую его не дозваться и не добудиться, ибо частенько уходит в загул. Он, конечно, не злобный и не злопамятный, как некоторые. И поблажки раздавать любит. Талантливо придумывает маневры, но полностью и целиком передоверяет их исполнителям. И в любой момент может сказать, что не тянет исполнитель его поручений. Это – скверная привычка. И у Попова она есть.

Через два часа объявили перерыв, и подошедший чекист провел его куда-то по лестницам. Привел в кабинет, где с краю у стола горела лампа с зеленым абажуром, и не было ни одного окна. Пробыл Василий там минут десять в ожидании чего-то, затем тот же командир отвел его вниз. Сказал, что встреча отменяется. После второго перерыва отпустили командующих армий, в том числе и Пуркаева, но на выходе из зала Василий «попал в засаду». На совещание, то, что называется по горячим следам, пригласили представителей военно-промышленных наркоматов. От Наркомата танковой промышленности присутствовали Зальцман и Николай Леонидович Духов, которые тут же перехватили Василия, чуть ли не силком повели его обратно в зал заседания. В первую очередь, речь пошла о самолетах, девушки или танки стояли в очереди первыми после них. Промышленники – люди почти гражданские, поэтому, когда «самолетчики» отстрелялись, они пересели дальше, а большая часть так и просто ушла. «Танкисты» же пересели в первый ряд и пересадили Василия с собой. Сталин завел разговор о том, что мешает наладить выпуск машин, что средних, что тяжелых.