Мири согласно кивнула.

— Только подумай, если мне удастся открыть кузницу на горе, — продолжала Фрид, — мы сможем изготовлять и чинить свои собственные инструменты!

От этой счастливой мысли она даже приоткрыла рот и, забыв попрощаться, вернулась к наковальне.

Когда Мири снова оказалась в спальне девушек, Эса и Герти собирали письма и подарки для своих семей и настоятельно требовали от Бены передать родственникам любовь, объятия и поцелуи.

— Я возьму ваши письма, — сказала Бена, — но целовать никого не буду. — Она подумала немного. — Сделаю исключение разве что для братьев Фрид. Самых младших. И то если они попросят. Если вы так соскучились по дому, почему просто не поехать со мной?

— Я пока не совсем готова, — призналась Герти, тронув струну лютни.

Эса подбоченилась:

— Вы сознаете, что жителям равнины уже несколько веков известно, как лечить больных? Несколько веков! И вы думаете, я уеду, прежде чем обучусь всему, чему можно? Да у меня только от одной мысли кровь вскипает…

— Ну вот, опять завелась, — прошептала Бена.

— Не без твоей помощи, — в ответ прошептала Герти.

Мири, наверное, в пятый раз за эту неделю уселась писать очередное письмо домой, но никак не могла разобраться в своих мыслях. Она не была готова решать, ехать домой или нет. Предстояло еще найти слова.

Было поздно, когда она вошла во двор Гаса. Петер прислонился к камню, белому, как луна, — это мог быть только линдер, — и читал какой-то листок, хмуря лоб. Мири не хотелось спугнуть морщинку у него меж бровей, ей нравилось смотреть, как он медленно шевелит губами, словно проверяя на слух свои мысли. Поэтому она несколько минут стояла, глядя на него.

Потом Мири опустила ладонь на линдер и вызвала в памяти воспоминание о том, как впервые пришла его повидать. «Я здесь».

Петер поднял глаза. Хотя ей и нравилось любоваться задумчивым выражением его лица, но еще больше понравилось, что глаза его зажглись улыбкой, когда он увидел, кто пришел.

— Привет, — сказал Петер.

— Привет. Как себя чувствуешь?

— Ты об этой старой ране? — Он слегка приподнял рубаху, демонстрируя розовый шрам на животе. — Она придает мне мужественный вид. Мы, воины, называем их мужскими отметинами.

— Так вот зачем ты поймал свинцовую пулю — чтобы выглядеть геройски?

— Ну конечно. Зачем еще мне оказываться на пути мушкета?

Мири надеялась, что она знает зачем, но слова были для нее слишком дороги, чтобы произнести вслух.

— Что ты читал? — спросила она, меняя тему.

— Письмо домой. Я принимался за него десятки раз. Нелегкая это вещь — перечислить в одном письме события за полгода. Трудно решить, о чем написать…

— И о чем умолчать.

— Совершенно верно.

Они уселись на блок линдера и посмотрели на луну. Мири знала из уроков астрономии, что луна представляет собой огромный кусок камня, отражающий солнечный свет. Марда увидит сегодня вечером точно такую луну. Мири знала, что Марда не станет думать о камне и отраженном свете, а вспомнит свою младшую сестренку, которая находится далеко-далеко, но все-таки под той же самой луной.

— Тимон рассказывал, как моряки ведут корабли по звездам, — сказала Мири. — Я рада, что узнала это, хотя предпочла бы не вспоминать о нем каждый раз, когда смотрю на ночное небо.

— Он тебе нравился?

Вопрос ее удивил, но она постаралась ответить честно:

— Были минуты, когда я об этом думала.

Прикосновения Тимона, его поцелуй — все это было очень приятно, а потому она верила, что испытывает к нему настоящее чувство.

— Но если его не было рядом, то я мысленно не разговаривала с ним, как разговариваю с тобой. Несколько недель я не была уверена, каковы мои чувства. Но теперь, когда все стало таким ясным, я сама удивляюсь, что сомневалась.

Петер ничего не сказал. Подумав немного, Мири нашла нужные слова:

— Зато насчет тебя я не сомневаюсь. Но я не знаю, уверен ли ты насчет меня.

Петер наклонил голову набок:

— Конечно уверен.

— Разве? Но… здесь ты так часто от меня отдалялся.

Он схватил тряпку и стал вертеть в руках.

— Я хотел правильно распорядиться своим временем. Ты единственная, кого заботит, стану ли я скульптором, и я не хочу тебя разочаровать.

— Прости, Петер, — сказала она, почувствовав острый укол боли. — Я не хотела взваливать на тебя свои ожидания. Мне известно, как это тяжело, когда другие ждут от тебя многого.

— Я действительно хочу преуспеть в резьбе по камню, Мири, — сказал он. — Ради тебя, но также и ради самого себя. Когда я работаю, то становлюсь самим собой и мне кажется, что я что-то значу. То же самое происходит, когда ты рядом. Но наверное, ты и так это знаешь.

Мири рассмеялась, но не потому, что стало весело, — скорее, сдали нервы.

— Юношам следует больше говорить. Им нужно высказываться, а не строить предположения. И ты, и мой папа, и Стеффан, да и все остальные в один прекрасный день доведете нас, девушек, до безумия!

— Не больше, чем вы нас уже довели, — сказал Петер.

— Что ж, справедливо. — Мири потупилась и провела пальцем по серебристой прожилке линдера. — А знаешь, по возрасту мне пора обручиться.

— Да? — обронил Петер, натирая камень тряпкой.

Она в отчаянии вздохнула:

— Я уже взрослая, а ты так и не попросил меня стать твоей нареченной.

Петер удивленно взглянул на нее:

— Ты хочешь выйти замуж прямо сейчас? В Асленде?

— Нет! Нет, но ты ведь знаешь, что, когда парень и девушка дороги друг другу настолько, что однажды захотят пожениться, они произносят обещания. Потом им приходится ждать по меньшей мере год, чтобы проверить эти обещания и убедиться, что они говорили всерьез, когда их давали. Год — самое меньшее, хотя они могут ждать, сколько захотят. Просто сначала по традиции они дают обещания и… Ты смотришь на меня так, словно я говорю на древнем риламаркском. Ты же сам все это знаешь.

— Может, и знал. Только никогда не задумывался по-настоящему.

Он был старшим ребенком в семье, и никто из его братьев и сестер пока не побывал под венцом. Вероятно, потому его и не заботили всякие свадьбы и помолвки.

Мири снова вздохнула, на этот раз без прежнего отчаяния:

— Петер, ты мне нравишься больше всех, кого я знаю. Я хочу, чтобы когда-нибудь у нас с тобой появился общий дом. Я хочу преподавать в сельской школе, собирать истории о горе Эскель, а по вечерам возвращаться домой, к тебе, рассматривать, что ты вырезал из камня, и обсуждать прошедший день. Другими словами, я хочу за тебя замуж, Петер. Когда-нибудь. А пока я обещаю быть верной, всегда говорить тебе правду и подарить свое сердце только тебе одному. Ты примешь такую помолвку?