Вскоре она услышала, как разговор перешел на тему, которая показалась ей лютеранской. Этого для ее тонкого слуха оказалось вполне достаточно…

Возможно, в те далекие восприимчивые времена супружескую измену считали чем-то вроде ереси. Не вызывает сомнений, что в течение какого-то времени женщина уже чувствовала, что брак приближается к кризису. А ересь оказалась последней соломинкой. И донна Гарсия решила распрощаться с семейной жизнью и ощущением взаимной ответственности. Она ушла.

На следующий день женщина донесла на мужа в инквизицию. Спустя два года золотых дел мастера Гарсию «освободили», передав светским властям…[594]

Цепочка доносов быстро распространилась на аристократию. В апреле 1558 г. Анна Энрикес (известная как «прекрасная дева»), дочь маркизы Алканисес, сказала инквизитору Гульельмо, что монах-доминиканец Доминго де Рохас принес ей книгу в саду ее матери. Книга была написана Лютером. Монах заявил, что его доктрины священны. Рохас убедил в том монахинь монастыря Белен, они начали читать работы Лютера.

Говорилось, что слуга маркизы Алканисес Кристобаль де Падилья был таким же важным догматиком, как итальянец Карлос де Сесо. Ходили слухи, что за распространением лютеранских доктрин стоит каноник Саламанки Августин де Касалья, что тайные сторонники лютеранской ереси встречаются в доме матери Касальи Лианор де Виберо. Следующей благородной дамой, вовлеченной в лютеранство, оказалась Франсиска де Сунига, дочь королевского счетовода (бухгалтера) Алонсо де Баэзы…[595]

Сеть связей, контактов, совращений постоянно разрасталась. Все еретики общались друг с другом. Конспирация достигла небывалого уровня, который ранее считали просто невозможным. К 1558 г. инквизиторские тюрьмы оказались переполнены заключенными. Великий инквизитор Вальдес заметил: «Каждый день прибывают новые свидетели… Некоторых подозреваемых еще не арестовали, так как нет камер, их негде содержать»[596]. Террор в Вальядолиде набирал темпы. Доминиканец Доминго де Рохас был обвинен не только «прекрасной девой», но и другими в том, что утверждал, будто ада не существует, а крещеный человек не может согрешить. Он просил совета у Франсиско де Тордесильяса, друга-монаха из монастыря св. Павла в Вальядолиде: «Отец, если меня обвиняют перед инквизицией в том, что я говорил по ошибке, а также во многих других заблуждениях, которые я никогда не совершал, что мне делать, чтобы исправить сложившееся положение?»

Тордесильяс ответил, что надо пойти к инквизиторам и покаяться во всем.

«А понимая ложь и правду, которую заявили обо мне, если доказано, что я говорил то, что не говорил никогда, а не могу связаться со свидетелями, которые выступали против меня, мне не будет прощенья?»

Тордесильяс ответил: в таком случае не останется никакого выбора. Придется умирать за истину.

Рохас сформулировал это следующим образом: «Понимая, что обо мне говорили ложь, я почувствовал полную растерянность».

Он попытался бежать во Фландрию, но его арестовали. А в качестве доказательства его вины (а вовсе не страха) воспользовались тем, что он пытался бежать.

Дело итальянца Карлоса де Сесо оказалось еще более драматичным. Сесо родился в Вероне, а к 1554 г. стал главой магистрата города Торо. Сомнений в том, что он набрался ряда противоречивых идей в Италии и начал обсуждать их в небольшом кружке среди единомышленников, не имелось. Но это еще не означало, что он был лютеранином.

Сесо приговорили к сожжению на аутодафе 8 октября 1559 г. Вечером накануне казни он сделал следующее заявление: «Я верую в то, во что веровали апостолы, а также в доктрины Святой Матери-Церкви, католической и апостольской».

Он умирал, говорил Сесо, поскольку утверждал, что «Иисус Христос, наш Господь, спас Своих избранных Страстями Господними и Своей смертью. Он — единственный, кто мог примирить Бога и нас».

На следующий день, как рассказывают, когда его гнали по улицам Вальядолида, Сесо увидел Филиппа II и спросил его, как можно допустить, чтобы его сожгли. На это король ответил: «Я сам принес бы дрова, чтобы сжечь собственного сына, если он оказался бы настолько же плохим, как ты»[597].

В 1559 г. в Вальядолиде состоялось два аутодафе, на которых были «освобождены» двадцать пять лютеран. Им вынесли приговор, хотя они признались и покаялись (в противоположность обычной процедуре инквизиции). На это поступило особое папское соизволение, затребованное Вальдесом[598].

За восемь дней перед первым аутодафе, состоявшимся 21 мая, проповедник объявил: на церемонии обязаны присутствовать все. Народ стекался со всей Испании, на площадях скопилось более 100 000 человек, люди выглядывали из окон и со специально сооруженных подмостков. Все смотрели на это ужасающее зрелище[599]. Численность зрителей оказалась настолько огромной, что за два дня до аутодафе по улицам невозможно было пройти. А когда четырнадцать приговоренных заключенных вели на казнь из города, их охранял отряд из 400 солдат[600]. На аутодафе 8 октября присутствовало, как сообщалось, 300 000 человек — население, собравшееся с сорока лиг (около 125 миль) вокруг Вальядолида. Это действительно было «ранее невиданное зрелище»[601].

Между прочим, в Севилье в 1559 и 1560 гг. были «освобождены» тридцать два лютеранина[602]. Еще восемнадцать «освободили» в 1562 г. (когда погибли трое морисков), а шестнадцать сожгли символически (в изображении)[603]. Шесть человек уничтожены в 1563 г.[604], а следующие шестеро — в 1564 г.[605] Позднее, в 1577 г., «освободили» троих человек (двое из них были англичанами). К семи из девяти лютеран, которых судили в том году, применялись пытки.