Огни посёлка переливались, словно угли догорающего очага цивилизации, в пятнадцати километрах к западу.

Неожиданно вдоль косы послышалось характерное гагаканье маломощного дизеля ЧА-2 – двухсильного двигателя, которым оснащались мотошлюпки типа «Дори».

– Все на палубу, – отчего-то шёпотом попросил Василич и поднялся сам, выстраивая команду так, чтобы силуэты всех четырёх человек прорисовывались на фоне моря.

Мотошлюпка подходила осторожно, с выключенными огнями. В пятнадцати метрах от катера она остановилась, и кто-то окликнул:

– Василич, ты?

– Ага, я.

– С тобой трое?

– Как обещал.

– Жди, сейчас спрыгну.

«Дори» вновь включила двигатель, подошла вплотную к борту, и на шаркет запрыгнул Тагир. На этот раз он был одет в чёрный ватник и литые резиновые сапоги. Заглянул в рубку, в кубрик, затем махнул рукой.

Чьи-то руки крепко пришвартовали «Дори» к борту шаркета.

– Айда за работу, – махнул рукой Василич в сторону крышки трюма, плотно укутанной брезентом.

Матросы шаркета, Вадим, Тагир и двое неизвестных мужиков с шлюпки принялись перебрасывать с борта на борт характерно позвякивающие картонные ящики. В какой-то момент Тагир махнул рукой – мол, хватит, и «Дори», отдав концы, пыхтящим соляркой чёрным чудовищем ушла во тьму.

Место разгрузки, похоже, располагалось совсем неподалёку, потому что не прошло и двух часов, как снова раздался характерный стук дизеля.

– Скорее! Скорее! – торопил Тагир, судя по всему, опасаясь наступления рассвета.

На этот раз они закончили с разгрузкой гораздо раньше, «Дори» ушла, тем не менее Василич продолжал дрейфовать возле широкого пролива, ведущего из Ямской губы.

Наконец ухо Вадима уловило тонкий надсадный вой подвесного лодочного мотора, так сильно отличающийся от мерного стука работяги дизелька.

Мотолодка – побитый волнами и берегом «Прогресс-2» – вынырнула уже со стороны моря. Обошла шаркет дважды и направилась в ту сторону, куда ушла шлюпка.

Не прошло и десяти минут, как она появилась снова.

На этот раз никто никуда швартоваться не стал.

Тяжёлые небольшие пузатые бочонки «на руках» подавали снизу. Работали очень напряжённо, сосредоточенно. Бочонки поставили на палубу, лодка оттолкнулась и вновь ушла в повисшую над морем моросистую пелену рассвета.

Почти мгновенно Перец, Степан и изрядно натренировавшийся Вадим скинули их в трюм – и вовремя. Сквозь дождливую мглу снова запел мотор, неся на катер очередную порцию груза.

Двенадцать раз повторялась эта процедура, и, наконец, уже около девяти утра трюм оказался полностью заполнен увесистой, стандартной, по-бюргерски солидной деревянной тарой. Спрашивать, что в ней, было бессмысленно. Лишь одна вещь на побережье могла вызвать такие меры предосторожности. Это была икра.

– Двинули, ребята, – хрипло сказал Василич. – Теперь нам бы на обратном пути не запалиться. Восемь лет тюрьмы с собой везём.

Вадиму же вспомнилось «рыбье кладбище» в заливе Бочонок, и он подумал, что погруженные две тонны икры означают гибель сорока тонн полноценной красной рыбы.

На обратном пути команда катера больше молчала. То ли их смущала ответственность за погруженное в трюм сокровище (по скромным оценкам, оно тянуло на сто пятьдесят тысяч долларов «городской» цены), то ли все байки были рассказаны по дороге до Ямска, то ли уход с катера Соловья как-то ослабил словоохотливость моряков.

– Зайдём, что ли, в Сиглан, – кусая рыжую бороду, проговорил Василич.

– А на хрена? – поднял брови Степан. – Много мы на борт забрать всё равно не сможем. А там всё только объёмное и тяжёлое осталось. Время теряем опять же.

– Да я не о времени. А о том мудаке, который в бараках остался. Думаю, надо ему ещё раз предложить в Олу уехать. А то помрёт он тута. Будет сопротивляться – бьём по голове и грузим. Для его же блага стараемся!

Сигланские ворота на этот раз выглядели скалистой пастью с разлившимся внутри озером неподвижной воды стального цвета. Вадим всё поражался, как сильно может меняться береговая черта – не только из-за прилива-отлива, но и просто из-за наличия или отсутствия ветра, освещённости…

Катер Василича минут десять боролся с течением в проливе.

– Отлив идёт, – буркнул Василич. – Надо поторопиться. Берём бича в охапку, грузим на катер – и ходу.

– Василич, корабль! – ткнул пальцем в скальную стену Степан.

Из какого-то потаённого бокового залива медленно выдвигался плоский корпус самоходной танковозной баржи, соседствовавшей с Василичем у городского пирса.

– Как-то странно они из бухточки выползли, – хмыкнул Василич, рассматривая серое плоское тело танковозки в бинокль. – Вроде как им там стоять было совершенно ни к чему. Рыбалки нет, пресной воды – тоже, охотиться нельзя. Бессмысленно как-то. А бессмысленно у нас ничего не бывает, – заключил он, и его физиономия приняла задумчивое выражение.

– Дизель на полный врубили, – отметил Степан, после того как из выхлопной трубы вывалилось вверх чёрное облако несгоревшего солярного дыма.

– Руками не машут? – спросил выглянувший из рулевой рубки Перец.

– А что, должны? – поинтересовался Вадим.

– Ну, значит, так: если мы им нужны – то обычно все на палубе прыгают, как обезьяны, и руками машут. Если не нужны – на хрена полный ход врубать? Нет, что-то тут в целом весьма не то… Инспекция!

– Жирный?

– Пёс знает… Может, спецморинспекция – немного другие люди… – Василич исчез в рубке, туда последовали Степан и Вадим.

– У нас на борту восемь лет тюрьмы, – назидательно повторил Василич, словно ему доставляла удовольствие эта опасность. – Но есть шанс оторваться, – добавил он, двигая вперёд рукоятку газа. Двигатель отозвался, усилив напряжённую вибрацию во всём латаном корпусе судёнышка.

– Икру за борт? Сейчас начнём – как раз успеем… – спросил опытный Степан.

– Не… – судя по всему, в голове Василича шёл напряжённейший мыслительный процесс. – Не сейчас.

– У них моторки на борту нету, – проговорил он. – Иначе бы они нас борт к борту не брали. А это значит… Значит… это Жирный и только Жирный.

– То есть – просто грабёж, – сказал Перец и загыгыкал.

– Ты на него не смотри, – с извинением обратился к Вадиму Василич. – Контуженый он. Ракету в сигнальную пушку загонял, а когда она сразу не вылетела, заглянул в дуло посмотреть. Тут-то всё и произошло… По собственной дури, конечно, тем не менее – инвалид. Умственного труда.

– А что такое грабёж? Они ж протокол какой-нибудь могут составить…