К 20:00 Маломуж вновь вызвал Есаулова в «Белый дом»[659]. Есаулов увидел, что здание окружено машинами: «Волги», «Москвичи», автомобили милиции, газики военных и черные седаны партийных чинов. На третьем этаже группа полковников и генералов сидела перед дверями зала, в котором шло заседание правительственной комиссии. Маломуж приказал Есаулову перевезти самых тяжелых пациентов из Припятской больницы в аэропорт Борисполь. Оттуда военный самолет, предоставленный генералом Ивановым из войск гражданской обороны, доставит их в Москву.

Из окна кабинета Есаулов видел толпу зрителей, выходивших после вечернего сеанса из кинотеатра «Прометей», и мамаш с колясками, прогуливающихся до кафе на пристани. В ресторане внизу праздновали свадьбу, доносился звон бокалов. Он слышал крики «Горько!» и медленный хоровой счет: «Раз! Дваааа! Триииии!»

К вечеру субботы телефонные линии и проводные громкоговорители в каждой квартире Припяти затихли. Громкоговорители – радиоточки – висели на стенах домов по всему Советскому Союзу, подавая пропаганду так же, как газ или электричество, по трем каналам: всесоюзному, республиканскому и городскому. Вещание начиналось в 6:00 с советского гимна и приветствия: «Говорит Москва». Многие не выключали радио даже ночью – было время, когда выключенный громкоговоритель – неиссякаемый ручеек просвещения на каждой кухне – вызывал подозрения. Когда в Припяти замолчали радиоточки и отключились телефоны, даже те, кто провел день, загорая на солнце, начали понимать, что творится что-то необычное[660].

А потом сотрудники ЖЭКов пошли по домам, призывая людей помыть лестницы, девушки-комсомолки стали стучать в дверь, раздавая таблетки стабильного йода[661]. Распространились слухи, что остальные реакторы на станции остановили и всех жителей будут эвакуировать. Некоторые люди даже уложили чемоданы и вышли на улицу, ожидая, что в любой момент за ними приедут. Но никаких официальных извещений не было.

Александр Король провел большую часть утра в квартире Леонида Топтунова, ожидая, когда вернется его друг и расскажет, что произошло этой ночью на 4-м энергоблоке[662]. Он слышал, что на станции произошла серьезная авария, но отказывался верить в это. Позже пришла девушка Топтунова, медсестра, и сказала, что все работники ночной смены находятся в городской медсанчасти. Некоторых уже вечером отправят самолетом в специальную клинику в Москву.

После 21:00 Король добрался до больницы с полотенцем, зубной пастой и щеткой для Лёни Топтунова[663]. Когда он подошел, увидел у входа два стоявших красных «икаруса»[664]. В одном находились пострадавшие пожарные и его друзья с ночной смены 4-го энергоблока. Они были в больничных пижамах, многие выглядели совершенно здоровыми. Король поднялся в автобус и нашел Топтунова: Леонид выглядел как обычно. Но его друг заметил, что сиденья и окна автобуса были затянуты пленкой[665]. А когда Топтунов заговорил, он казался ошеломленным и дезориентированным.

Король спросил его, что случилось.

«Не знаю, – ответил Леонид. – Стержни опустились до половины, а потом остановились»[666].

Король больше не задавал вопросов. Он понял, что мало кто в Припяти имеет представление о том, что людей увозят из больницы и города и куда они едут. Он пошел по автобусу с ручкой и листком бумаги, записывая их адреса и имена родных, чтобы сообщить им, что их близких перевозят в Москву. Пока он был этим занят, еще двух людей внесли в автобус на носилках.

Один из них посмотрел вверх и бодро сказал: «Привет, Король!»

Но Король понятия не имел, кто это был. Лицо стало ярко-красным и так раздулось, что его обладателя было невозможно узнать. А когда Король увидел человека на вторых носилках, с 30 % ожогов тела, он понял: что бы ни случилось со стержнями, это не было мелкой аварией[667]. Между тем время его истекло. Король вышел из автобуса и смотрел, как он отъезжает от медсанчасти.

Вечером Король и другие старшие инженеры со станции собирались группами друг у друга, пили пиво и обсуждали, что могло послужить причиной аварии. Теорий было много, а ответов мало. Они включили телевизор в надежде услышать новости, но никаких упоминаний станции или аварии не было.

В их большой угловой квартире на проспекте Ленина Валентина Брюханова весь день ждала новостей о муже, которого не видела с момента его молчаливого ухода на службу на рассвете[668]. Директор ЧАЭС вернулся домой далеко за полночь. Он принес пропуск, который позволял их беременной дочери и ее мужу на машине проехать через милицейский кордон и уехать из города. Он сказал, что должен вернуться на станцию.

«Ты знаешь, капитан покидает судно последним. С сегодняшнего дня, – сказал он Валентине, – за семью отвечаешь ты».

Вениамин Прянишников наконец дозвонился до своего начальника на станции, и тот сказал ему, что проводятся учения, а он пусть занимается своими делами[669]. В ту ночь Прянишников закрыл свою жену и дочь в квартире. Он велел им собрать чемоданы и быть готовыми первым поездом уехать из города. Семья готовилась ко сну, когда до них донеслись странные звуки со стороны станции. Со своего балкона на шестом этаже они увидели, как языки желтого и зеленого пламени высотой в 100 м взлетели в небо над руинами реактора № 4.

Рано утром в воскресенье самолет генерала Иванова взлетел с аэродрома Борисполь. На борту находились 26 человек с начальными симптомами острой лучевой болезни[670]. Среди них были Леонид Топтунов, начальник его смены Александр Акимов, заместитель главного инженера Дятлов, Александр Ювченко и пожарные, которые боролись с огнем на крыше зала реактора. Многие не представляли, куда их везут и почему. Их волновала судьба их семей – и то, что случилось со станцией. Полет до Москвы продолжался меньше двух часов. Тех, кто был в сознании, всю дорогу рвало.