Первая фраза в речи кайзера была правдивой полностью, вторая же – лишь отчасти. Никто из тех, кто имел власть в мире благодаря рождению, выборам, деньгам или собственной ловкости, о чистой совести не мог и заикаться, и Вильгельм в том числе.

Только те, кто стоял на стороне Труда и только Труда, то есть Ленин и русские большевики, сразу же выступившие против войны, и единицы вроде Карла Либкнехта или Жана Жореса имели чистую совесть перед судом подлинной (то есть не прилизанной) истории.

И всё же за Германией была тогда, пожалуй, действительно немалая доля правоты. Недаром же нобелевский лауреат, норвежский писатель и политический деятель Бьёрнстьерне Бьёрнсон, которого называли «норвежским Вольтером» и «норвежским Гюго», за несколько лет до войны писал о немцах:

«Это великий народ, счастливый своей непоколебимой верой в неоспоримость своих прав».

Личность незаурядная, Бьёрнсон знал, что такое патриотизм и национальное право. Тем не менее он лояльно размышлял о «германской» Европе. Можно ли было предполагать холуйские мотивы у человека, который всю жизнь боролся за независимость Норвегии от Швеции и за демократизацию общества, был автором слов национального норвежского гимна?

Приведу и ещё одно мнение хотя и двуличного, но несомненно умного Карла Радека: «Когда Вильгельм II понял, что локализовать войну (ограничившись конфликтом Австрии и Сербии. – С. К.) не удастся, он пытался дать контрпар в Вене, но было уже поздно». Радек считал, что Вильгельм хотел лишь припугнуть царя и тем лишить сербов русской поддержки.

Ещё более ценным можно считать признание американки Барбары Такман, которая написала о Вильгельма так: «Когда Россия приступила к мобилизации, он (кайзер. – С. К.) разразился горячей тирадой со зловещими предсказаниями, обрушившись не на «предателей-славян», а на своего хитроумного дядю (то есть короля Англии Эдуарда VII. – С. К.)».

Да, на полях «горячих» дипломатических телеграмм Вильгельм зло черкнул: «Мир захлестнёт самая ужасная из войн, результатом которой будет разгром Германии. Окружение Германии стало, наконец, свершившимся фактом. Мы сунули голову в петлю… Мёртвый Эдуард сильнее меня живого»…

Монарх Вильгельм, давно отождествивший себя с Рейхом, не мог не придавать главенствующего значения личности другого монарха, поэтому и роль Эдуарда он преувеличил. А вот наличие заговора против Германии Вильгельм увидеть сумел. И показательно то, что он винил в этом заговоре не русских, а европейскую Антанту.

Даже академик Тарле отмечал, что в июле 1914 года кайзера очень подзуживала крайне правая пресса Германии, упрекая в излишнем миролюбии, уступчивости, нерешительности. И кто знает, насколько такие «ультрапатриотические» призывы оплачивались долларами и фунтами?

Своё отношение к уже ведущейся войне на Востоке Вильгельм ясно высказал ответом на секретный запрос-меморандум командующего германскими войсками генерала Фалькенгайна в 1915 году. Фалькенгайн спрашивал, желательны ли переговоры с Россией о примирении? Кайзер немедленно ответил безоговорочным «Да!»

На Запад Германия была развёрнута всегда, но на Россию-то немцы вначале не наступали. Петербург-Бердичев сам отдал приказ на переход границы и поспешное вторжение в Восточную Пруссию исключительно в интересах поддержки французов.

Конечно, Германия годами готовила войну, как и остальные её будущие участники. И всё же только о Германии можно сказать, что во многом она оказалась жертвой обстоятельств, сформированных не ей.

Сербия стала жертвой провокации.

А Россия?

Россия пала жертвой бездарного руководства и внутреннего предательства её интересов верхами, «сливками общества».

Мнение вдумчивого военного теоретика всегда знать нелишне, особенно если речь о такой фигуре, как маршал Шапошников, который знал Первую мировую войну и как солдат, и осознавал её как военный мыслитель. Вот его оценка начала войны: «Мобилизация на пороге мировой войны являлась фактическим её объявлением и только в таком смысле и могла быть понимаема… Если рассматривать ответственность за войну с этой точки зрения, то, безусловно, являются правыми те, кто возлагает вину за мировой пожар на Россию».

Непатриотичное рассуждение?

Нет, всего лишь неполное, потому что далее Шапошников говорил прямо: «Конечно, не русская мобилизация была причиной европейской войны» – и ссылался на Ленина, хорошо сказавшего о начале войны ещё во время войны. Причём Шапошников цитировал Ленина не только потому, что в 20-е годы был уже командиром РККА, а и потому, что Ленин бил, что называется, «в точку», констатируя: «Война есть продолжение политики. Надо изучить политику перед войной, политику, ведущую и приведшую к войне… Обыватель ограничивается тем, что-де «неприятель нападает», не разбирая, из-за чего ведётся война, какими классами, ради какой политической цели… Важно, из-за чего ведётся данная война».

Шапошников дал и образную, а одновременно и профессионально точную обрисовку войны: «За немцами с берегов Шпрее остаётся честь установления термина «встречный бой». Так вот, мировую войну в соответствии с её характером мы бы подвели под рубрику встречной войны. Может быть, на этом помирятся буржуазные дипломаты, политические деятели и историки в определении характера войны, а кстати и разделят пополам ответственность за войну».

Сказано отлично, но всё-таки, может быть, кому-то надо отдать и «большую половину»? Ведь Шапошников сам писал, что «рука сербского Генерального штаба направляла револьвер Принципа, бросая тем самым вызов Австро-Венгрии на кровавую борьбу»…

А кто направлял сербский Генштаб?

Нет, роль Германии в преддверии войны была неоднозначной, роль Австрии с самого начала была подчинённой.

И подлинными непосредственными зачинщиками войны оказались Франция и Англия, послушные Золотому Интернационалу. Поэтому нам остаётся бросить последний предвоенный взгляд на Англию и на её министра иностранных дел сэра Эдуарда Грея. Именно он, а не премьер-министр Асквит последними «ударами кисти мастера» завершил давно задуманное не им одним и не им в первую голову.

Выглядело это так…

НАКАНУНЕ вручения австрийского ультиматума Сербии Грей отклонил предложение Сазонова о коллективном воздействии России, Англии и Франции на Вену. Бритту надо было, чтобы ультиматум был предъявлен. Содержание его для англичан не было секретом: кроме заблаговременной информации австрийского посла, основные положения ультиматума были изложены 22 июля в «Таймс», контролируемой еврейскими кругами ещё со времен Дизраэли-Биконсфилда.

То есть «Таймс» известили тоже накануне…

В «день ультиматума», 23 июля, Грей принял австрийского посла Менсдорфа и стал рассусоливать о том-де ущербе, который нанесёт война торговле четырёх великих держав: России, Австрии, Франции и Германии. Англию он не упомянул, из чего австриец сделал благоприятный вывод: Англия воевать не будет. О Грее же Менсдорф доносил: «Он был хладнокровен и объективен, как обычно, настроен дружественно и не без симпатии к нам».