– Теперь вы можете сломать свой телефон…

Пройдёт год. Осенью 1915 года Янушкевич будет телеграфировать Сухомлинову: «Армия 3-я и 8-я растаяли… Кадры тают, а пополнения, получающие винтовки в день боя (!!! – С. К.), наперебой сдаются… Нет винтовок, и 150 тысяч человек стоят без ружей. Час от часу не легче. Ждём от вас манны небесной. Главное, нельзя ли купить винтовок»…

А германская тяжёлая артиллерия, не испытывая недостатка в снарядах, громила без устали безоружные массы мужиков, которые не имели не то что патронов, но, как видим, и самих винтовок…

Через почти два десятка лет в парижской эмиграции великий князь Александр Михайлович напишет: «Пятнадцать миллионов мирных русских крестьян должны были оставить в 1914 году домашний очаг, потому что Александр II и Александр III считали необходимым защищать балканских славян от притязаний Австрии. Вступительные слова манифеста, изданного царём в день объявления войны, свидетельствовали о послушном сыне (то есть Николае II. – С. К.), распятом на кресте своей собственной лояльности.

«Верная своим историческим традициям, наша империя не может равнодушно смотреть на судьбу своих славянских братьев…» Трудно добиться большего нагромождения нелогичности на протяжении коротенькой фразы. Самая могущественная империя перестаёт быть таковой в тот момент, когда сентиментальная верность традициям прошлого отклоняется от победоносного шествия вперёд».

Причины вступления России в войны объяснялись, конечно же, не тем, что Николай «распял» себя «на кресте своей собственной лояльности» к «заветам» отца и деда… А вот насчёт нагромождения нелогичности в царском манифесте августейший дядя Николая написал точно: с позиций национальных интересов даже царской России вплетение России «в сие замышляемое» не Россией и «до неё нимало не касающееся» дело было абсолютно нелогичным.

Увы, Россию вели к войне в соответствии с иной логикой – «золотой» логикой «тёмных» наднациональных сил, с биржевой «логикой» Нью-Бердичева и Нью-Йорка… И, как позднее говорили в России со злой иронией: «Англия и Франция готовы воевать до последнего русского солдата»…

ПЕРВЫМ днём мобилизации было назначено 31 июля. В этот день, в 12 часов 23 минуты по венскому времени, в военное министерство Австро-Венгрии тоже поступил указ о всеобщей мобилизации против России, подписанный императором Францем-Иосифом. Сопоставляя времена и учитывая разницу в час, можно предполагать, что Австрия решилась не одновременно, а вслед за нами, хоть потом утверждалось и обратное. Впрочем, в войну с Россией австрияки пока не вступали.

Не обошлось в последние предвоенные дни и без кавалера высших германских орденов Чёрного и Красного Орла – Сергея Юльевича Витте.

22 марта 1906 года в телеграмме берлинскому банкиру Мендельсону по поводу возможного германского займа Витте писал о «мудрых принципах, провозглашённых в Бьорке»…

Принципы в Бьорке провозглашались, как мы помним, и впрямь неглупые, но Витте сам же их и торпедировал.

Теперь он создавал себе образ противника конфликта, но рецепт его был отнюдь не миротворческим: «Надо вовремя прицыкнуть на этого сумасшедшего нахала Вильгельма».

В каком смысле «прицыкнуть» и может ли грозный тон не готовой (по словам самого же Витте) России образумить неплохо готовую Германию – этого Сергей Юльевич не пояснял.

А в полночь 31 июля к Сазонову пришёл в очередной раз германский посол Пурталес. Утром его принимал сам Николай, но что значил Николай в России, если надо было выручать её, а не вредить ей? Разговор с царём вышел пустым, и теперь Пурталес стоял перед Сазоновым.

– Господин министр, я уполномочен моим правительством передать вашему правительству, что если к двенадцати часам первого августа Россия не демобилизуется, то Германия тоже объявит мобилизацию.

– Означает ли это войну? – спросил Сазонов.

– Нет, но мы к ней чрезвычайно близки.

Кайзер Вильгельм был импульсивен, спору нет. За треть века нахождения у власти он выработал стиль совершенно индивидуальный: эффективный реализм в деталях и энергичные иллюзии в общем видении вещей. Германия его юности была всего лишь юнкерской Пруссией, а Германия его поздней зрелости – могучим промышленным Рейхом, чьи владения протянулись до экватора. И теперь Вильгельм склонен был полагать, что Европа должна считаться с ним более, чем с собой, поскольку был уверен, что он лучше Европы знает, как можно обеспечить благо не только Германии, но и всего континента…

Нахально?

Самоуверенно до нарциссизма?

А это как сказать…

Ещё до войны пастор Науман выдвигал идеи «Срединной Европы» при верховенстве Германии. Такая программа находила своё подкрепление во взглядах уже не служителей Бога, а слуг Мамоны – промышленников и финансистов Германии.

Сразу после начала военных действий – 9 сентября 1914 года – эти планы, как основные цели войны, излагал в особой записке канцлер Бетман-Гельвег. Немцами предполагалось создание среднеевропейского экономического союза в составе Австро-Венгрии, ослабленной Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Польши, а также Италии, Швеции, Норвегии под «фактическим немецким руководством».

Как можно было оценивать такие идеи с точки зрения интересов и перспектив России?

«Срединная Европа» не угрожала России в том случае, если Россия занималась бы исключительно своим внутренним ростом, не противодействуя созданию такой Европы, объединяемой мечом ли, экономическими ли способами… Мощная объединённая экономика континентальной Европы сразу раскалывала бы англосаксонские планы мировой гегемонии, но эта же экономика могла помочь нам в строительстве могучей Российской державы, если бы внешние займы шли на цели промышленного развития, а не на строительство «стратегических» дорог по пинским болотам.

А могла ли «Срединная Европа» стать результатом войны? В принципе, да, но только тогда, когда в этой войне не участвовала бы Россия. В войне «один на один» Германия ослабляла бы Францию и становилась бы единоличным лидером Европы.

Ну и бог с ней…

Вполне можно допустить, что кайзер Вильгельм, пастор Науман, канцлер Бетман в своих оценках шансов «Срединной Европы» теоретически не ошибались… Другое дело, что при том реальном политическом раскладе, который реализовался к 1914 году, их взгляды были опасной мечтой. Воплотиться в реальность идея «Срединной Европы» могла бы, но лишь в союзе с Россией или при нейтралитете России. А на такую возможность Вильгельм махнул рукой – в другую сторону давно тянул сам Нью-Бердичев. И этот антигерманский маневр проделывался провокаторами настолько ловко, что ход и смысл событий не улавливался даже теми, кому по возрасту, по положению и чину не мешало бы оказаться и более прозорливым.

Так, знаменитый генерал Брусилов одно время даже после Первой мировой войны был уверен в том, что «немец внешний и внутренний был у нас всесилен… В Петербурге была могущественная русско-немецкая партия, требовавшая во что бы то ни стало, ценой каких бы то ни было унижений крепкого союза с Германией, которая в то время демонстративно плевала на нас. Какая же при таких условиях могла быть подготовка умов народа к этой заведомо неминуемой войне, которая должна была решить участь России».