И вот вся эта группа офицеров, выехавшая из главной квартиры во фланговую колонну, бесследно исчезла. Позже выяснилось, что они нарвались на засаду и попали в плен в местечке Тонг-Чеу.

Поспешно принять меры для их выручки командование не смогло, потому что союзнические войска, почти одновременно с этим происшествием, подверглись внезапному отчаянному нападению многотысячной татарской орды. И хотя татары были разбиты наголову и бежали, время для немедленного поиска и освобождения попавших в беду офицеров оказалось потерянным.

После этого сражения главные союзнические силы двинулись к Пекину. Часть же армии направилась в Юнг-минг-юн, летнюю императорскую резиденцию, куда бежали остатки разбитого татарского воинства. Но по пути в Юнг-минг-юн им повстречались несколько офицеров из той злосчастной группы, исчезновение которой взволновало всю союзническую армию. Офицеры эти все до единого имели следы побоев, пыток. А переданные ими подробности смерти многих их товарищей были настолько чудовищны, что довели англичан до совершенного неистовства. Они бросились в Юнг-минг-юн, чтобы поубивать всех, кто там окажется, а сам дворец обратить в пепел.

Давать нового сражения татары не решились. И, едва узнав о приближении неприятеля, бежали из Юнг-минг-юна. Резиденция осталась безо всякой защиты, и англичане с французами беспрепятственно вступили в нее.

Взору союзного войска открылась потрясающая картина: на протяжении четырех ли простирались дворцы, павильоны, пагоды, озера, сады с разными богатствами и диковинами. И все это доставалось теперь победителям. Два дня англичане и французы, солдаты и офицеры, производили дележ богатой добычи. Все самые потаенные уголки этих роскошных зданий были исследованы. Золото, вазы, мебель, всевозможные предметы китайского искусства, шелковые изделия, бархат, атлас, золотая парча – все было захвачено в течение этих двух дней. А уходя, союзники подожгли Юнг-минг-юн.

Несомненно, та же участь ждала теперь и самую китайскую столицу. Но русский посол генерал Игнатьев уговорил мандаринов прекратить бессмысленное сопротивление и сдать Пекин. Китайцы послушались и открыли ворота на милость победителей. Почему разорять города союзники и не стали.

А через несколько дней в Пекине на старом католическом кладбище состоялись пышные, со всеми приличествующими воинскими почестями, похороны французских офицеров, попавших в плен в Тонг-Чеу и замученных затем татарами. Англичан похоронили отдельно – на русском кладбище.

На похороны геройски погибших соотечественников вышло все французское посольство. Их провожала вся армия. На похоронах этих привлекало внимание одно очень всем понятное и оттого щемящее сердце обстоятельство – закрытые гробы. И не случайно. Это была вынужденная мера, ввиду того, что тела и лица героев были невероятно жестоко искалечены и обезображены пытками. И показывать их не представлялось возможным. Их похоронили под залпы салюта. К свежим холмикам был выставлен почетный караул из одних офицеров. И преимущественно из тех, что вместе с покойными находились в монгольском плену, но чудом избежали гибели. Среди них стоял и тот самый подпоручик-поляк, которого приняли в службу уже здесь на войне, в Китае. Везение, по-видимому, так и не изменяло ему. Он мог бы лежать теперь в земле вместе с другими. А ему вот выпало стоять на карауле у их могил. Он стоял навытяжку, а по лицу его бежали неудержимые слезы. Все, кто знал его, понимали, отчего подпоручик не может сдержать чувств. Ведь только что он похоронил своего друга и покровителя. На ближайшей к нему могиле на кресте было написано: «Шарль Анри Годар. Подполковник. 28 лет. Год 1860».

А спустя несколько месяцев Шарль Анри Годар, подполковник, двадцати восьми лет, объявился в Париже собственною персоной. Все знакомые уже похоронили его. Сам император очень опечалился, когда узнал о гибели своего свитского офицера. А он, оказывается, жив и даже вполне невредим.

Разумеется, на войне полно самых невероятных случайностей. И не было еще, наверное, такой войны, начиная с Троянской, когда в доме родном не объявился бы всеми похороненный Одиссей, чтобы не воскресал кто-нибудь после нее – этой войны. И во всех почти подобных случаях, так же как и в случае с царем Итаки, их «воскресение» доставляло кому-то какие-то неудобства. Действительно, положивший живот на войне – это герой. А вот воскресший – это уже не герой, а в первую очередь претендент на наследство погибшего. То есть на свое же наследство. Которое, как правило, уже кем-то примечено, а то и вообще прибрано к рукам.

Когда Шарль вернулся в Париж, он нашел должность свою занятою. Но это еще полбеды. Хуже было то, что для военной бюрократии он сделался крайне неудобным явлением. Он видел, как за улыбками чиновников скрывается озабоченность от такой нечаянности. А в некоторых случаях его принимали и с откровенно постными лицами: ах ты жив… а как все хорошо уже устроилось…

Если бы Шарль стал униженно просить этих чиновников дать ему приличное место, они наверно что-нибудь ему и подыскали бы. Но просить их Шарль не стал. И вообще, некоторые его знакомые заметили странную перемену, произошедшую с ним. До китайской войны все знали его как человека, главный интерес которого состоял лишь в устройстве собственной карьеры. Ради карьеры он мог пойти на смерть. Но ради нее же он не погнушался бы и согнуть спину перед кем следует. Да, таков он был прежде. Но теперь – и многие это с удивлением отмечали – его как будто перестала интересовать карьера. Во всяком случае, он не просил за себя в кабинетах. Он входил туда, как к своим должникам. А когда, побывав в двух-трех местах, Шарль понял, что в нем особенно-то никто не нуждается, в очередном и последнем кабинете он попросту хлопнул дверью.

Но даже и после этого для него не все еще было потеряно. Прежние его заслуги и членство в ордене позволяли ему, в обход бюрократов-чиновников, напрямую обратиться со своею нуждой к первому французу.Разумеется, это и означало согнуть спину.Но в данном случае и самому большому гордецу это сделать было совсем не зазорно. Ведь перед кем! Но Шарль не предпринял ни малейшего усилия, чтобы хотя бы напомнить императору о себе. Больше того, он не воспользовался случаем, когда в Тюильри сами вспомнили о нем. Через какое-то время, после его неожиданного возвращения, когда императору доложили, что известие о гибели Шарля не является верным, Их Величество пожелали видеть этого бессмертного Годара. Адъютанты тотчас кинулись разыскивать Шарля. Они привезли ему бумагу с приглашением прибыть в указанный срок во дворец. Бумагу Шарль взял, но во дворец не пошел.

Это был уже совсем необыкновенный поступок. Так мог поступить либо по-настоящему слабоумный, либо человек, ни в чем не нуждающийся, совершенно независимый и оттого презирающий весь этот пошлый и лицемерный свет. Но всем было хорошо известно, что Шарль отнюдь не состоятельный, а значит, и вполне зависимый человек. Следовательно, причиной его столь странного поведения остается только одно – слабоумие. Недаром с ним история какая-то вышла в Китае. Вот и нашла блажь на молодца. Так решили в свете.

А очень скоро Шарль доставил новый повод для пересудов, воспринятый всеми уже как естественный порядок вещей. Ведь должен же он был сделать что-то неожиданное по уму своему скудному. И он сделал. Пожив какое-то время в Париже, Шарль вдруг уехал… в Китай.