Спор, таким образом, перешел на более высокий уровень и, соответственно, потерял остроту. 28 апреля генерал Эйзенхауэр направил мне примирительное письмо. Он заявлял, что, вмешиваясь по политическим мотивам в стратегические планы, мое правительство нарушает, по его мнению, соглашения, касающиеся реорганизации французской армии. Однако он понимает, что «ему, с его стороны, не остается ничего иного, как согласиться со сложившейся ситуацией, поскольку он не может пойти на прекращение осуществляемого его службами снабжения 1-й французской армии и лично противиться принятию мер, которые бы нарушили дух образцового боевого сотрудничества между французскими и американскими вооруженными силами».

Так-то оно лучше! Я любезно ответил главнокомандующему, что «трудности, с которыми мы с Вами сейчас столкнулись, проистекают из положения, нисколько от Вас не зависящего и являющегося результатом отсутствия соглашения по поводу военной политики вообще и оккупации немецких территорий, в частности, между американским и британским правительствами, с одной стороны, и французским правительством, с другой». В ответном письме от 2 мая Эйзенхауэр писал мне, что он вполне понимает меня и весьма рад констатировать, что и мне понятна его позиция. Тем не менее я получил послание от Трумэна, вступившего в президентскую должность всего три недели тому назад, довольно едкое послание, в ответе на которое я подчеркнул, что «вопросы, близко касающиеся интересов Франции, такие, например, как оккупация немецкой территории, должны обсуждаться с Францией, чего, к сожалению, сделано не было». Короче говоря, Штутгарт остался за французами.

Подобно морским волнам, заливающим тонущий корабль, волны наступающих армий союзников заливали гибнущую Германию. Наступление развивалось настолько стремительно, что раздробленные немецкие части в панике метались в тылу рвущегося вперед противника. Отдельные очаги сопротивления сражались до последнего солдата. В некоторых местах, отрезанные от основных сил, остатки измотанных частей в беспорядке сбивались в аморфные группы. Кое-где крупные и мелкие части сдавались, не дожидаясь приказа командования. Если приход западных войск население встречало как своего рода освобождение, то при приближении русских армий в ужасе бежало на запад. Повсюду наступающие наталкивались на самостоятельно вырвавшиеся на свободу группы военнопленных разных союзных армий. Нередко перед глазами союзников открывались вызывающие ужас и негодование картины концентрационных лагерей с едва живыми людьми и горами трупов. За все это немецкий народ платил кровью своих соотечественников и разрушенными городами.

К концу апреля армии Брэдли вышли к Эльбе и встретились в районе Торгау с войсками Жукова, который завершал взятие Берлина. На севере Монтгомери овладел Гамбургом, а в начале мая — Килем и Любеком, в непосредственной близости от войск Рокоссовского, который заменил в Восточной Пруссии погибшего в феврале маршала Черняховского. В результате этих операций от Рейха оказались отрезанными немецкие оккупационные войска в Дании. То же самое произошло и с войсками Бласковича, закрепившегося в Голландии. На юге три союзные армии продвигались к баварским и австрийским Альпам, где враг мог найти убежище и организовать оборону: Паттон вступил на землю Чехословакии и захватил Пльзень, а войдя в Австрию, вышел к Линцу вблизи расположения русских войск Толбухина, который взял и оставил позади Вену; Пэтч овладел Мюнхеном и подошел к Инсбруку; Делаттр бросил свои танковые части и марокканские дивизии на Тироль, одну колонну направив вверх по течению Иллера, а другую — вдоль Боденского озера. Авангардные французские части столкнулись в Форарльберге с вновь сформированной XXIV-й немецкой армией, составленной из остатков разбитых дивизий и тут же сложившей оружие по приказу ее командующего генерала Шмидта. 6 мая французский флаг был водружен на перевале Арльберг. К тому же времени дивизия Леклерка, срочно отозванная с запада и занявшая место в авангарде армии Пэтча, вошла в Берхтесгаден.

Наступал конец. Страны «оси» были повержены, ее лидеры ушли в небытие. 1 мая последние передачи немецкого радио оповестили мир о смерти Гитлера. Днями раньше стало известно о гибели Муссолини, который хоть и упорствовал до последнего, давно уже был заложником событий. Но сколько шума наделал в мире этот амбициозный, дерзкий, честолюбивый дуче, этот зажигательный и неугомонный оратор своими необузданными идеями, драматическими жестами! Он пришел к власти, когда Италия катилась в пропасть анархии, но спасти страну и навести в ней порядок для него было мало. Муссолини захотел превратить ее в империю. Ради этого он покончил со свободами и утвердил свою диктатуру, попытавшись придать стране вид единой и целеустремленной нации при помощи шествий, фасций и ликторов. Эти атрибуты итальянской действительности превратили его в звезду международной сцены.

Сначала взоры дуче обратились к Африке. Он захотел подчинить себе берега Средиземного и Красного морей или, по крайней мере, заполучить там львиную долю земель. Вскоре он решил расширить границы Италии за счет европейских стран. Его притязания распространялись на Савойю, Ниццу, Корсику, Хорватию, Словению, Далмацию, Албанию! Тут же амбициозный диктатор принялся разжигать в «фашистско-пролетарской Италии» ненависть к «вырождающимся» французам и «ни на что не способным» югославам. А когда по полям Франции поползли танковые дивизии, когда Великобритания затаилась на своем острове, когда Россия зачехлила оружие, а Соединенные Штаты прикрылись флагом нейтралитета, дуче тут же присоединился к фюреру и ринулся в пекло войны, боясь не суметь воспользоваться плодами победы Рейха.

Когда его настигла пуля партизана, у Муссолини уже не было смысла цепляться за жизнь. Желая объять необъятное, к концу жизни он остался ни с чем. Во времена расцвета фашистского режима его диктатура казалась прочной, но таковой, в сущности, она никогда не была и не могла быть в условиях, когда рядом сосуществовали монархия, церковь, противоречивые интересы различных социальных групп, а народ, имеющий за спиной многовековую историю, оставался тем же самым народом, несмотря на всякие фетиши и обряды. Конечно, в претензиях возродить верховенство античного Рима было нечто величественное. Но достижима ли была эта цель в наше время, когда весь мир един и руководит им техника? Восстановить против Запада Италию, прародительницу его культуры, вовлечь метрополию латинской цивилизации в разнузданные планы германских поработителей, иными словами, заставить свой народ сражаться за чужие интересы означало совершить насилие над природой вещей. Пока Германия преуспевала на полях сражений, дуче удавалось поставлять на фронты в качестве пушечного мяса мало верящие в правоту его дела итальянские армии. Но как только могучий союзник попал в беду, ситуация оказалась немедленно проигранной, и волна отступничества и недовольства сокрушила Муссолини.

Гитлер погиб не от предательства окружающих, его авантюра завершилась самоубийством. Он лично воплощал созданный им миф, и сам лично покончил с ним. Не желая быть закованным в цепи, Прометей бросился в пропасть.

Этот человек, начавший с нуля, предложил себя Германии в тот момент, когда она искала нового любовника. Устав от потерявшего корону императора, от побежденных генералов, от неудачливых политиков, она отдалась первому же проходимцу и авантюристу, пообещавшему немцам мировое господство и щекотавшему горячими призывами их тайные инстинкты. К тому же, несмотря на зафиксированное в Версальском договоре поражение, перед предприимчивой четой диктаторов открывались широкие перспективы. Европа 1930-х годов, загипнотизированная внешним блеском «прекрасной эпохи», запуганная коммунизмом и фашизмом, раздраженная бессилием демократии, представляла для германской экспансии благодатную почву.