и, если могли, находились там до вечера. Только получив от Штрассера радиограмму о том, что тральщики прекратили свою работу, дирижабли возвращались на базу.

Имея достаточное количество дирижаблей, мы могли позволить себе в следующий раз посылать в охранение другие корабли, давая тем самым возможность отдохнуть экипажам. Но достаточно часто мы снова должны были лететь на задание уже на следующий день, если, конечно, позволяла метеорологическая обстановка. Особенно интересно нам, командирам дирижаблей, было тогда, когда наш флот выходил для удара по английскому побережью.

Я прекрасно помню один из таких походов к Хартлпулу. Тогда мы имели в составе 8 кораблей. В зависимости от того, где они базировались и в какой район должны были прибыть, дирижабли вылетали в разное время. Я командовал тогда L-30, первым действительно большим дирижаблем.

Во второй половине дня, 18 августа 1916 года, мы вылетели из Нордхольца. Мы должны были прибыть в район города Питерхед, находящегося севернее Абердина на северо-восточном побережье Шотландии. Мне было поручено наблюдение за этим районом на протяжении шестидесяти миль. Справа от меня на том же рубеже, простирающемся до норвежского побережья, находились дирижабли: L-32, под командованием моего друга Петерсона, L-24 и L-22. Южнее, вдоль восточного английского побережья патрулировали L-31, L-11 и L-21, a L-13 расположился вблизи Ховдена. Мы находились на своих местах в течение почти двух дней. Все это время стояла просто идеальная для дирижаблей погода. Видимость была отличная. Если мы немного отклонялись на север, то могли отчетливо наблюдать Оркнейские острова.

Мы крейсировали между Питерхедом, Абердином и восточнее на расстояние в шестьдесят миль и видели попеременно то нашего правого, то левого соседа. Таким образом, практически ни одно судно не могло преодолеть разведывательную линию наших дирижаблей незамеченным. Каждый час мы сообщали об обстановке командованию. Наш флот повернул бы обратно, если бы существовала опасность одновременного появления и с севера, и с юга сильных английских флотов. При условии атаки противника только с одного из этих направлений, наш флот принял бы бой. Во всяком случае, каждому непредвзятому исследователю ясна та поистине бесценная роль, которую выполняли наши дирижабли. Это же совершенно отчетливо подчеркивает и командующий флотом адмирал Шеер в своей книге «Флот в мировой войне».

Дирижабли оставались на своих позициях до получения приказа от командования флотом и отходили, одновременно прикрывая отступление наших кораблей. В боевом отношении цеппелины не представляли собой серьезного соперника кораблям противника. Было бы совершенным абсурдом даже предположить, что дирижабль сможет преодолеть огонь противовоздушных средств, приблизиться к миноносцу, крейсеру или линейному кораблю и атаковать его бомбами. Несмотря на то что к 1916 году бомбардировочные прицелы и конструкция бомбосбрасывателей, по сравнению с ранними образцами, были существенно улучшены, шанс поразить движущийся корабль был ничтожен. К тому же это попадание не нанесло бы существенного урона мощному линейному кораблю.

Задачей дирижабля являлось постоянное поддержание соприкосновения с неприятелем. Естественно, что англичан не устраивало такое положение дел. Они заранее посылали от двух до четырех малых быстроходных крейсеров («скаутов») и миноносцев против дирижабля. Приблизившись, они открывали огонь, вынуждая последний отходить. Как только неприятельские корабли слишком далеко отрывались от своих главных сил, они прекращали преследование дирижабля и поворачивали обратно. Дирижабль тоже поворачивал и снова приближался к основному соединению вражеских кораблей, опять выходили миноносцы, и игра повторялась. Очень важно было поддерживать визуальный контакт с кораблями противника одновременно двум или трем дирижаблям. Если какой-нибудь из них был оттеснен, тогда другие продолжали слежку. Если же оттеснялись и они, то приближался другой дирижабль, и противник не мог совершить маневра, о котором бы не было доложено по радиотелеграфу командующему германским флотом.

Когда несколько наших дирижаблей встречались с английскими разведывательными кораблями, то один из дирижаблей выдвигался вперед, чтобы выяснить — движутся ли тяжелые корабли противника вслед за легкими. Радиотелеграфная связь с флагманским кораблем функционировала безупречно, чему в немалой степени способствовала сложившаяся на дирижаблях хорошая дисциплина радиомолчания. В 1916 году вражеские самолеты не представляли для нас угрозы, хотя летающие лодки англичан достигали потолка полета дирижаблей. Ситуация изменилась к концу войны и не в нашу пользу.

В уже упомянутом разведывательном походе мы попали в ситуацию, которая едва не стоила моему кораблю, впрочем как и мне самому, жизни. А дело было так. Уже возвращаясь, двигаясь с северо-запада, севернее Доггер-банки мы увидели большое количество парусных рыболовецких судов. Я уже упоминал, что в эти 2 дня стояла безветренная погода, но обычно рыболовные суда имели моторы, которые позволяли им двигаться без паруса. Их было примерно от восьмидесяти до ста, в основном парусники, но встретились несколько и моторных рыболовецких судов. Мы летели на высоте примерно 300 м. Неожиданно мы увидели одно рыболовецкое судно. Мы находились в гондоле и наблюдали за этими парнями. Боже мой, мы были просто поражены видом, который открылся перед нами. Жизнь на борту судна была просто идиллической. Ленивые, ничего не делающие люди лежали на палубе, ходили, курили… Было очевидно, что наше появление совершенно не заинтересовало их. Эти парни умели жить. Я, однако, не смог обнаружить их флаг. Кто-то сказал: «Воистину нельзя не позавидовать им!» Похоже, для нас эти рыбаки не представляли интереса. Мы гордо миновали их и полетели дальше. Каждого человека можно было различить: их лица, увидеть, как они лежат, неторопливо ходят. Безвредные ленивые чертовы рыбаки.

Внезапно происходит нечто совершенно невероятное: какие-то молнии сверкают вокруг нас. Это с рыболовецких судов стреляют примерно из дюжины пушек! Я кричу: «Весь балласт — за борт!.. Руль высоты — на подъем!.. Всем моторам — полный вперед!» Шрапнель рвется внизу, рядом с гондолой, дым от взорвавшихся снарядов бьет в нос. Нажимаю на кнопку бомбосбрасывателя, и все 2000 кг бомб летят вниз. Как распрямившаяся пружина, L-30 стремительно рванул вверх. Смотрю на высотомер: тысяча, полторы тысячи, две тысячи. Вдруг раздается страшный удар, вся гондола вздрагивает, трясется, все вокруг в дыму.

Меньше чем в десяти метрах от моей гондолы взорвался снаряд. В голове молниеносно мелькают самые нехорошие мысли. Моторы, слава Богу, работают, значит — все в порядке! Я осматриваю корпус корабля. Все нормально. А если бы загорелся гремучий газ?! Да, сегодня мы просто чудом избежали смерти. Я это осознавал твердо. Мы допустили ошибку, доверившись безобидному виду рыболовецких судов, и подошли к ним на слишком низкой высоте. Теперь они уже не доставали нас, и мы были спасены. Я думал о мести. По радиотелеграфу мы доложили о данном инциденте. Вскоре наши корабли прибыли в тот район и все суда, которые нас обстреливали,