– Это ведь я, Элли, или ты всегда заводишь мужиков, а потом делаешь от ворот поворот? Какой властью над тобой обладал Стивен, если за все эти годы не дал тебе сбежать?

– Он не любил меня!

Ее слова разорвали тишину комнаты. Элли повернулась к Купу спиной. Она была многим для Стивена: соседкой по комнате, юридическим советом, сексуальной партнершей, – но никогда не разделяла с ним его жизнь. И по этой причине никогда не чувствовала, что задыхается. С ним она никогда не чувствовала себя так, как за двадцать лет до того с Купом.

– Ну вот, – произнесла она дрожащим голосом. – Ты это хотел услышать? – Взволнованная Элли направилась к двери. – Можешь не вставать. Я сама доберусь домой.

Куп молча уставился на Элли, онемев от боли, которая, казалось, вырывалась из свежего источника, еще долго после ее ухода заполняя собой все уголки его маленькой квартирки.

Однажды, еще до своего крещения в Церкви, Сэмюэл ездил за рулем автомобиля. Один из его друзей, Лефти Кинг, купил подержанный автомобиль и прятал его за отцовским сараем для сушки табака. Натыкаясь на машину, старик каждый раз делал вид, что не замечает ее. Сэмюэл восторгался плавной ездой на нейтралке, удивляясь тому, что автомобиль не съезжает на обочину, чтобы пощипать травку.

В тот вечер он вспомнил об этой машине, когда отвозил Мэри Эш домой на своей багги. На небе светил месяц, как сказала бы мама, похожий на обгрызенное печенье, и это давало ему повод сделать то, что он задумал.

Мэри отличалась тем, что постоянно болтала. Она приходилась ему четвероюродной сестрой, так что никому не показалось странным, когда он пригласил ее поесть с ним мороженого. И Сэмюэл считал Мэри довольно хорошенькой, с ее темными и густыми, как свежевспаханное поле, волосами и крошечным ртом бантиком. Но главной причиной, почему Сэмюэл пригласил ее, было то, что она считалась лучшей подругой Кэти и могла бы помочь ему сблизиться с Кэти.

Боже правый, теперь она тараторит о своем младшем брате Сете, который днем свалился в корыто с поросячьим кормом, когда пытался пройти по верху загородки, отгораживающей загон. Сэмюэл причмокнул языком и чуть потянул за поводья. Багги остановился у небольшого поворота на вершине холма.

Мэри говорила быстро и сердито и не сразу поняла, что они не двигаются.

– Почему ты остановился? – спросила она.

Сэмюэл пожал плечами:

– Подумал, что вечер такой хороший.

Она взглянула на него чуть удивленно, и не без причины. Все небо заволокли густые облака, скудный свет исходил лишь от того огрызка луны.

– Сэмюэл, – сказала Мэри, глядя на него кроткими глазами, – наверное, тебе надо с кем-то поговорить?

Он почувствовал, что сердце у него готово вырваться из груди, наполняясь, как кузнечные мехи. Сделай это сейчас, сказал он себе, или никогда не решишься.

– Мэри… – начал он, а потом схватил ее в объятия и впился ртом в ее губы.

Его единственной мыслью было – это не Кэти. Ее губы на вкус не были, как у Кэти, и не пахли ванилью. И обнимать ее было не так здорово, а когда он еще сильней впился ей в губы, заскрипела эмаль их зубов. Он стал лапать ее за грудь, осознавая, что Мэри испугалась и пытается оттолкнуть его, но также осознавая, что по крайней мере однажды кто-то делал то же самое и даже больше того с Кэти.

– Сэмюэл! – Мэри с силой вырвалась от него и забилась в дальний угол багги. – Господи, что на тебя нашло?

Ее лицо пошло пятнами, глаза распахнулись от ужаса. Боже правый, неужели он это сделал? Неужели докатился до такого?

– Я… прости меня… – Сэмюэл съежился от стыда, обхватив грудь руками. – Я не хотел.

Опустив лицо, он старался сдержать слезы. Он вовсе не хороший христианин. Он не только набросился на бедную Мэри Эш, но и не мог принять раскаяния Кэти. Простить ее? Он был не в состоянии даже примириться с фактами.

На его плечо легла мягкая рука Мэри.

– Сэмюэл, давай поедем домой.

Он почувствовал, как багги качнулся, когда Мэри спрыгнула вниз и поменялась с ним местами, чтобы самой взять вожжи.

Сэмюэл торопливо вытер глаза.

– Чувствую себя паршиво, – признался он.

– Перестань, – чуть улыбнувшись, сказала Мэри. – Увидишь, – сочувственно произнесла она, – все будет хорошо.

Судья главного суда первой инстанции Фил Ледбеттер оказалась женщиной.

Сидя с Джорджем Каллахэном в кабинете судьи на предварительном слушании, Элли с полминуты переваривала этот факт. Фил, или Филомена, как возвещала латунная табличка на двери ее кабинета, была миниатюрной женщиной с перманентом на рыжих волосах, строго поджатыми губами и голосом, напоминающим птичье щебетание. Ее широкий письменный стол был заставлен фотографиями детей, у всех четверых были одинаковые рыжие волосы. Для Кэти в целом это не сулило ничего хорошего. Элли рассчитывала на судью-мужчину, судью, которому ничего не известно о деторождении и которому будет несколько неловко допрашивать молодую девушку, обвиняемую в неонатициде. С другой стороны, судья-женщина, знающая, каково вынашивать ребенка и держать его на руках в момент появления на свет, скорее всего, с первого взгляда возненавидит Кэти.

– Мисс Хэтэуэй, мистер Каллахэн, почему мы не начинаем? – Судья открыла папку, лежащую перед ней на столе. – Обязательное представление документов суду завершено?

– Да, Ваша честь, – ответил Джордж.

– Намерен ли кто-нибудь из вас подать ходатайство? А-а, вот есть одно от вас, мисс Хэтэуэй, о запрете для прессы находиться в зале суда. Почему бы не разобраться с этим прямо сейчас?

Элли откашлялась:

– Ваша честь, религия моей клиентки запрещает находиться в суде. Но даже и вне зала суда амиши питают антипатию к фотографированию. Они таким образом, то есть буквально, понимают Библию, – объяснила она. – «Не сотвори себе кумира и никакого изображения из того, что наверху на небе и внизу на земле»[12].

– Ваша честь, – вмешался Джордж, – разве мы не отделили Церковь от государства около двух столетий назад?

– И более того, – продолжала Элли, – амиши считают, что, если вас сфотографировали, вы будете воспринимать себя чересчур серьезно или захотите сделать себе имя, что идет вразрез с их духом смирения. – Она строго посмотрела на судью. – Моя клиентка и так поступается своими религиозными принципами, приходя на суд, Ваша честь. Если нам все же придется разыгрывать этот фарс, мы могли бы, по крайней мере, сделать его приемлемым для нее.

Судья повернулась:

– Мистер Каллахэн?

– Да, черт возьми! – пожал плечами Джордж. – Давайте сделаем это удобным для обвиняемой. И почему бы не обеспечить заключенных штата Пенсильвания пуховыми перинами и деликатесами? При всем уважении к мисс Хэтэуэй и религии ее клиентки, это открытый судебный процесс. Пресса имеет право, предусмотренное Первой поправкой к конституции, для освещения этого суда. И Кэти Фишер поступилась определенными конституционными правами, когда нарушила некоторые из основных. – Он повернулся к Элли. – «Не сотвори себе кумира». А как насчет: «Не убий»? Если бы она боялась дурной славы, то не убила бы.