Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Пять тысяч, – твердо сказал он. – Дальше.
– «Блефует», – подумал Домба, но что-то кольнуло его под лопаткой.
– Пять тысяч, дальше, – вслух вымолвил он, и почему-то стало ему не до ликования. «Неужели у кого-то три туза?» – пронеслась шальная мысль.
– Семь тысяч. Дальше, – нарушил тишину Эдишев.
Арон вновь уставился в свои карты, как будто до этого их не видел или боится, что ошибается. Он долго всматривается в тщательно скрываемые от соперников карты. В это время Зайнди пнул Домбу и пользуясь моментом «рисанул» ему свои карты – два туза.
– Десять тысяч, – произнес страшную сумму Арон, – дальше.
Докуев в шоке… В колоде только четыре туза и джокер. Если у Зайнди два туза, то вероятность трех тузов у Арона мала… Но как быть?… Неужели? Глаза Домбы в смятении, руки вновь дрожат, по телу озноб, и что-то сильно давит меж лопаток и в правое плечо.
– Покажи карты, – прошептал Зайнди на чеченском.
– Замолчи! – рявкнул Арон, и вдруг он достал из-под стола пистолет и грузно положил рядом с собой. – Еще одно слово… – пригрозил он. – Это большие деньги, и честная должна быть игра.
Не думая, а просто испугавшись оружия, Домба тихо вымолвил:
– Десять тысяч.
Он хотел сказать «вскрываю», но замешкался, и Зайнди опередил его.
– Я тоже – десять. Дальше.
– Я хотел вскрыть, – вяло возмутился Домба.
– Как вскрыть, если ход уже мой? – удивился Арон.
– Надо было сразу сказать, – поддержал приезжего Зайнди.
– Ты просто не дал мне договорить, – чуть увереннее стал отстаивать свою позицию Докуев. – Я хотел вскрыть карты.
– Тебя никто не неволил, – усмехнулся Арон. – И после этого Зайнди сделал ход… Теперь моя очередь.
– Да, – вступился за Арона Эдишев.
Домба встрепенулся. Только сейчас он внимательно вгляделся в лицо и, главное, в глаза гастролера-картежника и обомлел: Арон был абсолютно трезв, несмотря на изрядно выпитое спиртное, и весь его вид выражал хладнокровие и уверенность.
– Я говорю пятнадцать тысяч и передаю ход тебе, – ткнул небрежно тремя своими картами Арон в сторону Домбы. – Теперь можешь вскрыть или дальше пустить игру. Только выложи пятнадцать тысяч рублей… Ты все записываешь, Зайнди?
– Конечно. Это ведь документ, свидетельство, так сказать.
– Я-я-я не играю, – вымолвил с нескрываемой дрожью в голосе Докуев. – Я бросаю карты.
– Да ты что? – дернулся Зайнди. – Хоть раскройся.
– Это его право. Может, не вскрывая бросить карты, – твердо пояснил Арон.
– Что у тебя? – не выдержав спросил Домба, исподлобья злобно вглядываясь в лицо Арона.
– Какое теперь это имеет значение… Хм, – усмехнулся приезжий. – Ты ведь бросишь свои карты, ты проиграл.
– Вскройся или лучше дальше дай ход, – на чеченском просил Зайнди.
Теперь за непонятный язык Арон никого не одергивал.
– Я прошу тебя, Арон, покажи свои карты, – взмолился снова Домба.- Я проиграл. Просто покажи, что у тебя на руках.
– Нет, – твердо ответил Арон.
– Тогда я играю! – взбесился Домба. – Пятнадцать тысяч. – крикнул он. – Я вскрываю. Три короля.
– Ты это записал, Зайнди? – вытянулся Арон к записям – А у меня три туза. – И он небрежно бросил на королей Домбы свои карты. – Я думаю, что на сегодня хватит… О-о-о-й, – потянулся он, смачно зевнул. – Ну и игра! Просто класс! Зайнди, посчитай ваши долги.
Арон громыхнув стулом, встал, умелым движением сунул пистолет под поясницу, прикрыл рубашкой.
Докуев дрожал в злобе и бессилии. Он рванулся к маленькому столу, взял недопитую Ароном бутылку водки и прямо из горла сделал несколько глотков.
– Так это не водка – вода! – вскрикнул он.
– Ну и что? – невозмутимо ответил Арон, – мы что взяли обязательство пить водку?
– Так может, и карты…? – на полуслове замер Докуев.
– Карты настоящие, можешь проверить, – с насмешкой парировал Арон. – Так сколько вы мне должны, Зайнди?
– Домба должен сорок восемь тысяч рублей, а я…, – продолжения Докуев не слышал. В безумии сжал голову, за две игры он проиграл шестьдесят четыре тысячи.
До машины Домбу провожал Зайнди. Уже светало. Чуточку просветлел восток, на чисто-лиловом небосводе меркли звезды. С Карпинского кургана, где сейчас находился Домба, отчетливо раскрылась панорама утопающего в темной зелени Грозного. Блестящей змейкой через весь город извивалась Сунжа, по широким проспектам ровными рядами горели ночные фонари. Город пробуждался, со стороны Старопромысловского шоссе доносился гул мощных моторов.
– Домба, ты не задерживайся с расчетом, – сочувственным голосом говорил Зайнди, открывая услужливо дверь машины перед проигравшим другом. – После трех дней начнут капать проценты…, сам знаешь картежный долг – святое… Только ты не волнуйся, в следующий раз тебе повезет. Ну, не переживай, видимо, так было предписано Богом.
От горечи и обиды, Домба, даже не мог смотреть в сторону Эдишева, однако кощунственность последней фразы окончательно взбесила его.
– Зайнди, – с белесой пеной в уголках рта, прошипел в лицо шулера Домба. – Не думай, что Бог будет всегда писать под твою диктовку.
– Что ты хочешь сказать? – вяло возмутился Зайнди.
– Посмотришь! – Докуев с силой прихлопнул дверь машины. Он теперь прекрасно осознавал, что Зайнди намеренно втерся к нему в друзья-товарищи и, воспользовавшись услугами такого же мошенника, ловко обчистил его.
Конечно, крупный проигрыш бесил Домбу, но это было не главное, ему было до ужаса обидно, что какой-то проходимец, манерами, повадками и даже внешне схожий с ним, его же методами – цинизмом, коварством и вероломством – сумел его окончательно одурачить, унизить, обокрасть.
«Нет, я этого так не оставлю» – решил он, и спонтанно, прямо по дороге в город, выработал очень простой и привычный план противодействий.
В первую очередь он поехал к Мараби. Именно отсутствие верного нукера привело его в логово нечестивцев.
«Если бы Албаст накануне вечером не вступил в спор с Мараби, то ничего бы не произошло», – оправдывал свои действия Домба, звоня на рассвете в свою, тайно от семьи купленную для похотливых утех квартиру, где также проживал Мараби.
– Мои дети с жиру бесятся, – констатировал Докуев горькую правду разбуженному молодому человеку. – А ты мне нужен… К тому же, как-никак, ты мне тоже не чужой – родственник, однофамилец. Собирайся, у нас много дел.
От необузданного возбуждения Домба даже не чувствовал усталости и сонливости. Дома он тщательно выбрился,