Прямо из кабинета с табличкой «Ректорат» навстречу мне вырулил ветхий лысый дедок в очках. В руках он держал двустволку, настолько обшарпанную, что можно было подумать, он добыл ее в музее охотничьего оружия. Если такой есть, конечно. Ее стволы и уставились мне в живот.

– Ну-ка… покажь документы! Кто таков?

– А ты кто таков? – Хотелось пошутить по поводу возможности выстрелить из такого экземпляра, но я не стал: а вдруг дед захочет проверить и у него получится.

– Я сторож местный. Меня оставили охранять имущество.

– Было бы что сторожить! – сплюнул я. – Все до последней пишущей машинки вывезли.

– А ты, видать, пришел проверить? Вчера тут уже шастали вот такие! Стащить хотел чего?

– Да. Пару бочек знаний, – усмехнулся я, но дразнить охранника больше не стал и показал ему документы.

Дедок улыбнулся, представился.

– Петр Васильевич я. Тебя как звать величать? А то я не рассмотрел.

– Тоже Петр.

– Тезка, значит.

Сторож убрал ружье, стал скручивать самокрутку.

– С табачком-то нынче тяжко. Как думаешь, немцы завезут?

– Да жди! Откроют тебе прямо в центре города универсальный магазин – заходи, отоваривайся.

Тезка засмеялся, потом закашлялся дымом.

– Да ты остряк! Нет, немец – культурная нация, я помню их по семнадцатому году, устраивались на Украине с умом.

Надо же… Второй раз веду эту беседу. Помнится, ювелир в Житомире тоже готовился к приходу «культурной нации», почти теми же словами вещал.

– Покрошат они народу бесчисленно. Сначала евреев, а потом и до славян доберутся, – уверенно произнес я. – Так что сиди дома, в университет не шляйся, нечего тебе тут с ружьем делать. Эти разбираться не будут – стрельнут, и поминай как звали…

– У меня официальный документ есть, – Старичок потряс желтой бумажкой. – От самого ректора! Алексей Никитович наказал все сторожить!

– Подотрутся они этой филькиной грамотой. Говорю тебе, сиди дома! Подвал или погреб какой есть?

– Опять бомбить будут?

Не бомбить, а взрывать, но в детали я вдаваться не стал, лишь кивнул.

Подошел Ахметшин, отряхиваясь от паутины. Дед на него зыркнул, но ничего не сказал. Что могли, сделали. Может, и дойдет до него, что с немцами шутки лучше даже не пробовать устраивать.

Мы вышли на улицу и остановились на крыльце. Ильяз продолжал попытки избавиться от мусора.

– Ладно, пойдем, прогуляемся, надо встретиться с одним человеком, – сказал я и спустился со ступенек.

– А бочему вчера не бошли? – Мой помощник засеменил рядом со мной, пытаясь подстроиться под мой шаг.

– Так вчера там и встречаться было не с кем, – объяснил я. – Может, и сейчас еще нет никого. Так что не бухти, успеешь еще належаться. Да и идти не особо далеко.

Хоть и не короткими, но все же перебежками, мы добрались до нужного места за каких-то минут сорок, не больше. Хоть и рвануло сравнительно недалеко только однажды, но рисковать все же не хотелось.

Явочная квартира была в обычном старом четырехэтажном доме. Вроде и от центра недалеко, но район какой-то глухой. Здание особо от налетов не пострадало: в парочке окон стекол не хватало, и они были прикрыты драной фанерой, а так терпимо. А с другой стороны, вид с фасада был пошарпанный, так что вряд ли немецкие квартирьеры обратят на него внимание в первую очередь. Самое то для явки.

Мы поднялись на третий этаж и остановились перед старенькой дверью, на которую была привинчена маленькая деревянная табличка с полуосыпавшейся надписью «Е. М. Линкевич». Звонка не было, и я постучал. Никакого условного знака: все эти «пять раз длинными и восемь короткими» хороши для кино, а в жизни бдительные соседи быстро обратят внимание на все эти шаманские танцы с бубнами. Чем проще, тем лучше.

Открыл нам высокий сутуловатый мужчина в возрасте сильно за полтинник, опирающийся на тросточку. Глянешь на лицо – типичный польский пан, с орлиным профилем и волевым взглядом. Он посмотрел на меня в приоткрытую дверь (цепочку не снял, осторожный) и неожиданно высоким голосом спросил:

– Вам кого?

– Я от Ираиды Матвеевны, насчет лука, – произнес я дурацкую фразу пароля.

– Лук кончился, – ответил он, – но осталось немного чеснока.

Нет, вот скажите, кто хоть придумывает все эти пароли про славянский шкаф? А ну попроси кто-нибудь этого Линкевича предъявить обещанный чеснок, а у него ни зубчика? Или спроси адрес пославшей? Нет, друзья, все эти подпольные побегушки не для меня. Не на того учился.

Хозяин цепочку снял и нас впустил. Буркнул: «Разуваться не надо» – и прошаркал дальше. Ну, мы за ним, не торчать же на пороге. Руку из кармана я не доставал, парабеллум с предохранителя снял еще на лестнице. Надо будет избавляться от этой привычки, а то с немцами и объяснить не успеешь, откуда трофей: гестапо, формальный допрос, и как особая честь – возможность самому выкопать могилку.

Прошли мимо комнаты, где я заметил сидящую на стуле яркую блондиночку в сереньком платье. Она вкручивала запалы в гранаты.

– Не подорвешь нас? – Я тормознул, Ильяз толкнул меня в спину.

– Уж будь уверен… – обожгла меня взглядом женщина. Посмотрела, будто живого тигра в зоопарке без клетки встретила. Красивая, лет двадцать пять – двадцать семь, с аппетитными выпуклостями. Губы подведены, глазки тоже тушью обработаны. На губе справа такая родинка – «мама, я женюсь». Во времена Екатерины аристократки любили такие мушки на лице рисовать. Но эта нет, оригинальная.

– Я Соловей… – придумал себе кличку. – А ты?

– А я «Проходите мимо, товарищ»… – Блондинка нахмурилась, приоткрыла газету на столе. Там лежал ТТ. Весело тут.

Я пожал плечами, потопал дальше.

За столом на кухне сидел тип, который наверняка был по недоверчивости круче меня. Свой пистолет он держал на виду, а Линкевич, внезапно избавившийся от хромоты, стоял наготове с другим. Сидящего я видел на фото, Кудря его фамилия. Признал сразу, поэтому поздоровался, как и положено вежливым людям, пришедшим в гости:

– Здравствуйте, Иван Данилович. Я Петр.

На отчество он, конечно, не тянул, молод еще, наверняка и тридцати нет. Было в нем что-то такое вертлявое. То ли волосы волнистые, то ли брови домиком. Или странноватая полуусмешка тонких губ. Или взгляд какой-то наивный. Ну не знаю. Но вот трояк до зарплаты я бы ему не дал, почему-то у меня сложилось такое впечатление. Наверняка обманчивое. Говорили мне о нем как о парне грамотном и надежном. Так что выражение лица, скорее всего, было только способом маскировки.

– Здравствуйте. Максим. Называйте меня только так, – ответил он.

Голос у этого парня был мягкий, певучий. Небось, с Полтавщины откуда-то родом. Вот как заговорил он, так и выражение лица сразу поменялось, стало сосредоточенным. Артист, да и только.