форельки, дескать, у них, под Мурманском, часто попадаются, причем большие вырастают. Здесь отчего-то не выросли.

— Благородная рыба, — вздохнул Гонтарь. — Считай, царской ухи похлебаем.

Запустив зубы в доставшийся ему хвостик той рыбки, что побольше, Яков подумал, что в уху царям наверняка добавляли соль. Ладно картошка, ладно лук и специи, но без соли уха не уха.

Однако съел все, и косточки обсосал, и жиденький бульончик выхлебал. И добавки бы попросил, но ее не было. А ведь еще позавчера вздыхали, обедая в столовой: опять макароны, сколько ж можно... Сейчас бы тарелку этих макарон, тушенкой заправленных, эх...

Зато шагалось после «царской» ухи легко, ни малейшего намека на послеобеденную сытую тяжесть.

* * *

— Восьмое августа сегодня, — сказал морпех Паша. — Мой день рождения... Мама вместо торта пирог с черникой испекла бы, очень уж я такие люблю. Большой пирог, круглый, а сверху цифры из теста, возраст, значит. Я те цифры первыми отрывал и съедал, они такие хрусткие, такие...

— Замолкни, именинник! — оборвал Гонтарь кулинарные воспоминания. — На, вот, прими подарок и наши поздравления, но только замолкни!

Извлеченный из вещмешка подарок оказался куском колотого сахара. Паша поблагодарил и сказал, что употребит вечером, за чаем.

— Откуда у нас чай? — спросил один из морпехов.

— Листья брусничные заварим, — не смутился Паша. — Если порубать нечего, то горячего хлебнуть всенепременно надо.

Яков неожиданно рассмеялся негромким и безрадостным смехом.

— Зря смеешься, — обиженно сказал Паша. — Мой дедушка всегда говорил, что кишки хоть чем-то заполнить надо, чтоб не ссохлись.

— Я о своем, Паша. Восьмое августа... Свадьба у нас на этот день назначена была...

— Да, неудобно как-то получилось, — сказал Гонтарь. — Гости собрались, невеста в белом платье у ЗАГСа ногти грызет, жениха на горизонте высматривает, а он тут по лесам шляется.

Как всегда, шутил Гонтарь с каменным выражением лица. Яков не стал обижаться, хотя тему для шутки приятель выбрал не самую удачную. Но хоть немного поднял бойцам настроение, заставил улыбнуться.

Развития темы дня рождения и свадьбы не получили. Спереди раздался негромкий крик:

— Дорога!

Яков удивился. Если верить карте, никаких дорог здесь не было.

Как тут же выяснилось, шагавший в головном охранении морпех погорячился. Дорогой две накатанные во мху песчаные колеи можно было назвать с большой натяжкой. Ездили здесь исключительно телеги, ни единого отпечатка автомобильного протектора на песке не осталось.

— Телеги это деревня, — сказал курсант Белопольский. — А деревня это еда. Пойдем по дороге? Уж здесь-то немцев точно не встретим.

Логика в его словах была железная, не поспоришь. Трудно было представить, что фашисты решат взять под контроль этакую «трассу».

— Пойдем, — согласился Гонтарь. — Вот тока куда? Направо или налево? Ошибемся — и притопаем заместо деревни на какое-нибудь ихнее дальнее поле. Или на покос.

На карте небольшие деревушки были обозначены и справа, и слева, а этой лесной дороги не было, — и вопрос остался без однозначного ответа.

Гонтарь поразмыслил и решительно указал рукой направо: туда, мол, пошагаем.

— Почему? — негромко спросил Яков.

— Потому что я так решил. А иначе можно стоять и репу чесать до морковкина заговенья.

* * *

Цена решения, принятого старшиной Игнатом Гонтарем, была выше, чем ему представлялось.

Как раз накануне, вечером седьмого августа, немецкие войска вышли к побережью Финского залива и тем самым рассекли на две части 8-ю советскую армию, оборонявшую Эстонию. Остатки роты находились как раз посередине.

Поверни рота налево — могла бы при везении соединиться с частями 10-го стрелкового корпуса, угодившего в окружение, отступить с боями к Таллину и героически погибнуть во время его трехнедельной обороны. Или, если повезло бы еще раз, оказаться среди тех частей, что успели эвакуироваться на кораблях Балтфлота.

Но Гонтарь свернул направо. Туда, где 11-й стрелковый корпус, оказавшийся в полуокружении, пробивался с тяжелыми боями к Нарве и Кингисеппскому укрепрайону.

Старшина Гонтарь не знал, что выбирает судьбу для семнадцати человек. Он всего лишь хотел раздобыть еды для своих бойцов.

* * *

Дорога и впрямь вывела к небольшому полю, и получаса шагать не пришлось. Ближнее оно или дальнее, никого не интересовало, гораздо важнее было другое: что на поле росло. А росла там картошка, повезло так уж повезло.

Они выковыривали клубни, обойдясь без лопаток, — сапогами и ботинками разбрасывали рыхлую землю, собирали картофелины, прятали в вещмешки, кое-как обтерев. Картофель созрел не до конца, много было клубней мелких, с орех размером, так что приходилось выбирать те, что покрупнее.

— Пожалуй, хорош, — сказал Гонтарь, прикинув на вес свой «сидор». — Не жадничайте, товарищи бойцы. Своя ноша, понятно, не тянет, но шагать нам еще ого-го.

Товарищи бойцы проигнорировали эти слова, продолжали набивать вещмешки.

— Рота! Слушай мою команду! — гаркнул Гонтарь командирским голосом. — Прекратить сбор урожая! Все ко мне!

Неохотно прекратив увлекательное занятие, бойцы потянулись к краю поля.

— С голодухи точно теперь не околеем, — сказал Гонтарь, когда все собрались. — Раз так, может, не пойдем в деревню? Какие будут мнения?

Дорога здесь не заканчивалась, тянулась вдоль края поля и снова вела в лес. Может, к деревне, может, куда-то еще.

Мнения на импровизированном военном совете разделились. Одни считали, что и впрямь лучше не рисковать и деревню обойти. С их количеством боеприпасов не то что серьезный бой, но и любая стычка с немцами добром не закончится. Однако не все разделяли эту точку зрения.

— Хлеба хорошо бы промыслить, — сказал морпех. — И мясца, или курей. У нас в деревне случалось одной лишь пустой картофлей пробавляться под конец зимы. Вроде и живот набит, и есть не хочется, а сил от такого харча не прибавляется, слабеешь.

— Да и поспать бы по-людски неплохо, — поддержал другой боец. — Эту