есть недавно совсем. Вот... И тех четверых, значит, так к вечеру скрутило, что всех в санбат. Не знаю, что там за отрава была, выжили или нет после нее, но в часть не вернулись. Нас вскоре передислоцировали, не сложилось в санбат сходить да разузнать, чем всё кончилось.

— Но полячку ту хоть нашли? — спросил тот же морпех. — За такие дела надо к стеночке прислонять.

Ответить Гонтарь не успел. Со стороны хутора показался разведчик. Один, морпех. Трусцой направился к ельнику, под горку бежалось ему легко.

— Нет там никого, — докладывал вскоре морпех. — Мы все закоулки не осмотрели, но куда заходили, везде пусто. А вещи многие на местах остались. Кровати застелены, посуда в буфете... Люди только ушли, и скотину увели, даже куриц из курятника забрали.

— В лесу от войны отсидеться думают, — решил Гонтарь. — А Теймураз где?

— Мы там что-то вроде коптильни нашли. Вкусно так пахнет, недавно коптили, видать. Он отыскать хочет, где копчености они держат. Может, не всё с собой позабирали.

— Пошли, парни, вместе поищем, — приказал Гонтарь. — Не в подполе, так в погребе что-то отыщется.

Они выбрались из ельника на дорогу, открыто пошагали к хутору.

— Ежели вдруг замечу, — сказал Гонтарь будничным тоном, — что кто-то что-то кроме еды взять решил, тот с нами дальше не пойдет. Тот здесь останется, связанный. И записочка для хозяев: мародер, дескать.

Как отнеслись морпехи к этому предупреждению, неизвестно. Яков после истории с курсантом Федоркиным поверил старшине безоговорочно. Как сказал, так и сделает.

Они преодолели половину расстояния до хутора, и Яков, так уж получилось, смотрел в тот момент на какую-то постройку под двускатной крышей и без окон, лишь с небольшими отдушинами в верхней части стен. И он прекрасно видел, как небольшая дверца, прикрывавшая лаз на чердак, распахнулась, словно от резкого толчка изнутри.

— Ложись!!! — заорал Гонтарь, тоже увидевший.

Яков чуть промедлил, слишком всё случилось неожиданно, и успел заметить, как там, в черном провале лаза, расцвели огненные цветки выстрелов. Он рухнул ничком в дорожную пыль с чувством дежа вю: опять засада, опять пулеметный огонь в упор, сколько же можно...

Эпизод 2. Клятва в грозу

Бикхан вернулся с работы, с вечерней смены. Зашел в летник, позвал:

— Дедушка!

Никто не откликнулся из крохотной кухоньки. Странно... Обычно в это время дед всегда находился там, заканчивал готовить ужин к возвращению внука. Обед в бригаде был общий, готовила его кухарка Стеша, а завтракали и ужинали сами, по отдельности.

Вышел старый по какой-то надобности? Заглянул к соседям, обнаружив отсутствие лука или соли? Тогда скоро вернется... Бикхану не терпелось поговорить с дедом, рассказать о новых проблемах с бригадиром Ферапонтовым.

В последнее время их с бригадиром отношения застыли в шатком равновесии. Бикхан не раздувал историю с уехавшими к геологам баранами, понимая, что бригадир и сторож будут от всего отпираться и обвинять в клевете. Ферапонтов тоже ничего враждебного не предпринимал, и, казалось, выжидал, когда Бикхану исполнится восемнадцать и его призовут, благо ждать осталось недолго.

Однако сегодня бригадир как с цепи сорвался. Дескать, надо переходить Бикхану в третью бригаду. Ну, вот просто непременно надо, некому там на конной косилке работать, мужчин на войну позабирали, не справляются с косилкой женщины. Бери бумагу, пиши заявление на перевод. Звеньевым там станешь, причем в женском звене, как сыр в масле кататься будешь, всегда накормят, обиходят и приласкают. Произнося последние слова, Ферапонтов разулыбался весьма сально и даже подмигнул Бикхану.

Возможно, в третьей бригаде и в самом деле некому оказалось работать с косилкой, но все же резоны бригадира Ферапонтова понять было трудно. В их второй бригаде тоже многие ушли на фронт, людей не хватало, а план вырос, — и за любого лишнего работника двумя руками держаться надо, а не сплавлять куда подальше.

Бикхану совершенно не хотелось уезжать в третью бригаду, базировавшуюся почти в двадцати верстах от второй. Привык он к здешним местам, и к людям тоже, степь вокруг изучил досконально как охотник. Опять же с дедом будет видеться редко, а тот не просто родственник, но и единственный здесь близкий человек, с которым можно поговорить обо всем. Должность звеньевого не манила. Надбавка к зарплате крохотная, а хлопот и ответственности прибавится изрядно. К тому же этот карьерный скачок ненадолго, скоро в армию, а когда вернется, на звено никто его не поставит — другие мужики тоже с войны придут, постарше да поопытней.

В общем, писать заявление он отказался. Если директор подпишет приказ о переводе — тогда перейдет, никуда не денется. А своего желания к тому нет. Бикхан ждал, что бригадир взорвется матерной тирадой, что будет грозить или уговаривать. Однако Ферапонтов лишь посмотрел на него долгим взглядом, пожевал губами, словно размышляя о чем-то, — развернулся и ушел, ни слова не сказав. Такое небывалое поведение встревожило Бикхана. Что-то нехорошее задумал бригадир, не иначе. Хотелось посоветоваться с дедом, но тот куда-то запропал.

На улице быстро темнело. Бикхан встал с койки, куда прилег немного отдохнуть, запалил «летучую мышь». И подумал, что куда бы старый ни пошел — здесь, в пределах кочевья — давно бы уже вернулся, даже если бы задержался с кем-нибудь поболтать.

Он прошел с фонарем на кухоньку. Небольшая дровяная плита была холодная. К приготовлению ужина дед сегодня даже не приступал. Наверное, подвалила какая-то срочная работа. Настолько спешная и неотложная, что дед до сих пор возится с ней в мастерской. Ничего иного в голову Бикхану не пришло.

Вышел на улицу — может, чем-то можно помочь старому? А если в помощи не нуждается и застрял в мастерской надолго, тогда придется самому заняться ужином.

Свет за окнами мастерской не горел. Хотя стемнело настолько, что работать без освещения было решительно невозможно.

И вот тогда Бикхан встревожился. Обошел все летники, где горел свет, включая самые дальние, даже к Ферапонтову заглянул, хоть очень не хотелось. Деда нигде не было, и никто его, почитай, с самого обеда не видел.

Далеко дед с кочевья не уходил никогда. Он