— Нет, — заверил Ральф. — Никаких.

И вот теперь, после бесконечных часов, проведенных за коктейлями, у них впервые появилась серьезная тема для разговора. Ральф выразил мнение, что Клифф Майерс — железный человек, и если бы он не доказал этого раньше своей профессиональной карьерой (а он, видит бог, без сомнения сделал это), то данный факт нашел бы подтверждение нынешним утром. Сначала Клифф попытался спасти жену искусственным дыханием рот в рот на полу ванной, затем завернул ее в одеяло, отнес в машину и доставил в больницу, понимая при этом, что она, скорее всего, мертва. Доктора это подтвердили и пытались дать ему успокаивающее, но не так-то просто заставить человека вроде Клиффа Майерса принять снотворное. Он самостоятельно добрался до дома и уже в 9.15 (невероятно, в 9.15!) позвонил в офис и объяснил, почему не выйдет сегодня на работу.

— О господи, я не вынесу, не вынесу этого! — воскликнула Салли. Она вскочила и вся в слезах выбежала из комнаты.

Джек немедленно последовал за ней в гостиную, но она не позволила себя обнять, и он тут же осознал, что это нисколько его не расстроило.

— Ладно, Салли, пойдем, — сказал он, стоя в нескольких футах от нее и держа руки в карманах, пока она рыдала или притворялась, что рыдает. — Пойдем. Не надо так убиваться.

— Но меня расстраивают грустные известия, и я ничего не могу с собой поделать. Такая уж я чувствительная.

— Да, да, успокойся.

— Женщина, у которой было все, чтобы жить, — сказала она дрожащим голосом, — и вот вся ее жизнь заканчивается — щелк! А потом — шмяк! — и она на полу ванной. О господи, господи!

— Но послушай, — сказал он, — тебе не кажется, что ты напрасно принимаешь все это так близко к сердцу? Ты ведь даже не знаешь эту женщину, да и ее мужа тоже. Все равно что прочитала об этом в газете, верно? А подобные новости появляются в газетах каждый день, и ты читаешь их под сэндвич с салатом и курицей, и совсем не обязательно при этом…

— О господи, сэндвич с салатом и курицей, — сказала она, с отвращением посмотрев на него и отступив. — А ты и вправду бесчувственный ублюдок! Знаешь, что я хочу тебе сказать? Я только теперь начинаю понимать, что ты холодный, бесчувственный сукин сын и ничто в мире тебя не волнует, кроме тебя самого и твоего паршивого самозабвенного бумагомарания. Неудивительно, что жена не смогла тебя вытерпеть.

Она уже почти поднялась по лестнице, но он решил, что лучшим ответом будет не отвечать ей вовсе. Джек вернулся в «логово», чтобы допить и сообразить, что делать дальше, но тут вошел Кикер с плохо скатанным спальным мешком на плече.

— Ну как, Вуди? — спросил мальчик. — Ты готов?

— Конечно, Кик.

Вуди быстро поднялся, отставил в сторону стакан с виски, и они вышли. Джилл, оживленно обсуждавшая с Ральфом трагедию, постигшую Клиффа Майерса, едва взглянула в их сторону, чтобы пожелать доброй ночи.

Через некоторое время Джек отправился наверх, осторожно, на цыпочках миновал закрытую комнату Салли и прошел через холл в «свою» комнату, чтобы забрать сценарий и все свои пожитки. Потом он спустился вниз, прошел, сильно волнуясь, мимо Джилл и Ральфа, которые, впрочем, не обратили на него никакого внимания, и вышел из дома.

Он переждет несколько дней, прежде чем звонить Салли в офис. Если они сумеют помириться — хорошо, хотя так хорошо, как раньше, им уже никогда не будет. А если нет — что ж, девушек в Лос-Анджелесе и без нее полно. Разве не скачут каждый день на пляже под его окнами куда более юные, чем Салли, девушки в восхитительно маленьких купальниках? Разве не может он попросить Карла Оппенгеймера познакомить его с одной из того наверняка несметного количества девушек, которых тот знает? К тому же у него осталось всего несколько недель на завершение сценария, а потом он вернется в Нью-Йорк, и гори оно все огнем.

Но пока машина с ревом неслась сквозь темноту в сторону Малибу, ему становилось все яснее, что выстроенная им цепочка аргументов — полная ерунда. Пьяная или трезвая, глупая или умная, седая или нет, Салли Болдуин все равно оставалась для него единственной женщиной на свете.

Почти до самого утра он сидел в своей холодной, сырой спальне и пил, прислушиваясь к шуму прибоя, вдыхая плесень столетнего матраца и теша себя мыслью, что он, в конце концов, действительно склонен к саморазрушению. Спасло же его и позволило наконец улечься и укутаться в сон лишь сознание того факта, что толпы ханжей в свое время вешали этот мрачный, внушающий ужас ярлык и на Ф. Скотта Фицджеральда.

Салли позвонила через три дня и спросила, сдержанно и с недоверием в голосе:

— Ты еще сердишься на меня?

Он заверил ее, что нет, и при этом правая его рука цеплялась за телефонную трубку, как за жизнь, а левая широкими бестолковыми жестами словно бы подтверждала искренность его слов.

— Я рада, — сказала она. — Прости меня, Джек. Пожалуйста. Я знаю, что слишком много пью и все такое. Мне было очень плохо, когда ты ушел, и я дико по тебе скучала. Слушай: ты сможешь подъехать вечером и встретиться со мной в «Беверли Уилшире»? Знаешь, да? Там, где мы в первый раз с тобой выпивали? Теперь уже и не помню, когда это было.

Всю дорогу до этого достопамятного бара он строил прочувствованные планы примирения, которое позволило бы им вновь ощутить себя молодыми и сильными. Если бы ей удалось взять короткий отпуск, они могли бы съездить куда-нибудь вместе — в Сан-Франциско, а то и в Мексику. Или еще вариант: он мог бы выехать из этого проклятого пляжного домика и подыскать в городе что-нибудь получше, чтобы пожить там с ней.

Но чуть ли не в тот же миг, когда она уселась с ним рядом и они, как в первый раз, крепко взялись за руки поверх столика, ему стало ясно, что у Салли совсем другие планы.

— Джилл меня бесит, — начала она. — Я вне себя от ярости. Одна нелепость за другой. Начать хотя бы с того, что пошли мы вчера в парикмахерскую — мы всегда ходим туда вдвоем, — и по дороге домой она сообщает, что нам не следует больше никуда ходить вместе. Я спросила: «Что ты имеешь в виду? О чем ты вообще говоришь, Джилл?» А она в ответ: «Люди могут подумать, что мы лесбиянки». Меня чуть наизнанку не вывернуло, можешь мне поверить. Наизнанку… А вчера она звонит Ральфу и просит этим своим низким, порочным голосом, чтобы он сегодня вечером пригласил к нам на обед Клиффа Майерса. Как тебе это нравится? Я ей говорю: «Джилл, это бестактно. Через месяц-другой это можно было бы расценить как знак внимания, но ведь у человека жена умерла всего два дня назад! Неужели ты не понимаешь, насколько это бестактно?» А она в ответ: «Мне плевать, что бестактно». И дальше: «Я должна с ним встретиться. После всего, что я о нем слышала, не могу противиться его обаянию…» Дальше — больше, Джек. Видишь ли, у Вуди Старра есть эта жалкая квартирка при студии. Там он обретался, пока не переехал к Джилл. Мне кажется, это противозаконно, думаю, что есть муниципальное постановление, запрещающее коммерсантам ночевать в своих магазинах. Вуди иногда берет туда Кикера: они сбегают из дома на ночку-другую, готовят завтрак вместе — это у них вроде пикника. Так вот: они там живут уже пару дней, а сегодня Джилл звонит мне в офис и говорит с этим своим жутким, как у шестнадцатилетней девчонки, хихиканьем: «Представляешь: я только что уломала Вуди придержать Кикера в студии еще на одну ночь. Ловко, правда?» Я спрашиваю: «Что ты имеешь в виду?» А она: «Не прикидывайся дурочкой, Салли. Зачем они мне здесь? Чтобы все испортить, когда приедет Клифф Майерс?» Я говорю: «А почему, Джилл, ты так уверена, что он вообще приедет?» А она: «Разве я не говорила? Ральф звонил сегодня утром и подтвердил. Он привезет Клиффа Майерса в шесть часов».