Получил четыре экземпляра моих листовок, изданных 7-м отделом Ленфронта…

Читаю немецкие письма (это, может быть, одни из наиболее объективных документов, ибо на допросах пленные большей частью трусят, привирают, а фашистские обзоры тоже «подгоняются»).

…6 вечера. Мои дела проясняются. Звонил Пергамент: «Поздравляю, Военный совет разрешил пьесу к постановке. Начинаем репетиции, завтра буду у вас…»

17 августа 1943 года.

Солнечно, прохладно…

С утра — медленный методический обстрел города. Затем наш ответный огонь…

Получил от А. Фадеева номер «Интернациональной литературы» (английское издание) с моей статьей «Battle of Neva»[117].

(Внезапная усталость, слабость…)

…Был в городе. В Доме партактива просмотрел бюллетени за 9 августа. В ставке Гитлера было совещание руководства национал-социалистской партии и высшего командования — без вызова фронтовых главнокомандующих. Обсуждалась обстановка, создавшаяся после поражения на Востоке и итальянских событий. Иностранная пресса сообщает, что фашистский генералитет рекомендовал отвести немецкие армии на линию Днепра, оставить Норвегию и т. д. Гитлер — против. Намечены военные планы на зиму 1943/44 года. «В ноябре будет готово новое немецкое оружие и будет нанесен решающий удар» (?). Геринг после совещания уехал в Гамбург, Риббентроп и Кейтель — в Рим для переговоров с итальянским правительством.

…Вечером обсудили с Пергаментом ход работы. Начало репетиций пьесы — 20 августа. Я говорил об образе спектакля, единстве архитектурно-стилевых решений, дал новую сцену для третьего акта. Беседовали дружно. Режиссеру всегда нужны доверие, помощь, свобода действий… У С.К. — хорошие замыслы. Ну, начинаем работу. В запасе два с половиной месяца…

В последние дни на Ленинградском фронте усилилась работа снайперов. Фронт блюдет традиции первого снайпера Ленинграда — товарища Смолячкова, юноши, рабочего с Выборгской стороны. Он был убит 15 января 1942 года. Его могила — у шоссе. На надгробной плите высечены слова: «Герой Советского Союза Феодосий Артемьевич Смолячков». На могиле всегда цветы… В части, где служил герой, сохранили в списках его фамилию, и на поверках правофланговый отвечает:

— Смолячков пал смертью храбрых в борьбе за город Ленина!

Из показаний пленных.

«…Я верю в победу Германии. Мы на русской территории. После победы над Россией мы высадимся в Англии. Америку нам не победить. Будет заключен мир на основе раздела Британской империи между нами и США. Америка удовлетворится своей долей, частью Африки и другими колониями, а в Европе будет господствовать Германия…» (Командир роты 19-й танковой дивизии П. Зонтаг; взят в плен 9 июля 1943 года.)

Интереснейшее показание среднего командира германской армии Зонтага. Вот куда клонит фашистская пропаганда. Кстати, это подтверждает некоторые мои предположения о тайных дипломатических комбинациях Гитлера, творящихся за спиной СССР.

«…Мы верили в успех летнего наступления. Нам говорили, что дойдем до определенного рубежа, воздвигнем Восточный вал и на этом кончим войну… 4 июля обер-штурм[фюрер] Герте сказал нам: «Надо взять две русские линии — перед нами одна, а вторая — в десяти километрах. За ней нет ничего. По окончании наступления каждый получит отпуск…» (Эсэсовец Пфениг из дивизии «Адольф Гитлер».)

«…Когда русские начали наступление на Орел, мы испугались: если они наступают летом, что же будет зимой?.. Русские листовки в основном правдивы: мы убедились, что описываемые факты соответствуют событиям». (Унтер-офицер Эрих Витнель, адвокат, член нац. соц. партии.)

Больше листовок!

В 11 вечера, по радио. 7-я американская армия взяла Мессину. (Видно, немецкие и итальянские части отрезаны на восточном берегу.)

18 августа 1943 года.

Просыпаюсь рано… Из соседней комнаты тихие звуки радио — радиосообщениями мы живем. Ведь это почти единственная постоянная наша связь с миром. Первый вопрос: «Было что-нибудь новое? В 6 часов, в 7, в 7.45, в 8?»

Подымаю шторы затемнения. Ежедневный осенне-зимний ритуал — будто подъем флага на корабле. В голове планы новых листовок, которые я пишу с особой страстью, — это моя снайперская работа, бомбовые вылеты.

Дневник мой временами сжат, сух. Что ж? Пишу как могу, — в заботах, иной раз очень усталый. Целиком отдаться записям немыслимо. А рядом меж тем в ощущениях, в мыслях, в смутном движении души — какая-то вторая жизнь. Она все настойчивей: это моя прошлая жизнь в искусстве, в Москве. Какой бы она была, какой она должна была бы быть, если б не грянула война? Мир литературы, искусства! Широкий мир встреч, творческих связей, литературных дел. Этот мир — как внутренняя потеря. Я всячески, тщетно убеждаю себя, что мне не до него. Но все время где-то в глубине души он живет, пронизывает мысли, делает все относительным. Знаешь ведь, что война временна, что есть и будет иная жизнь. Вот это ощущение надо понять и применить к другим… Раскрыть их внутренний мир. Как бы мы ни говорили о войне, о полной отдаче ей, — инстинкт твердит каждому о жизни — о прошлом и о будущем. Человек рисует перспективы, примеряет их к себе и себя к ним и одновременно несет военную службу, — как высший долг, с глубоким личным отношением к этому долгу. Временами тема Москвы для меня затухает, временами она нестерпимо остра. Но еще острее, крепче внутренняя установка: идти до конца с Ленинградом. Пусть здесь пока опять осадное томление, неудача Мгинской операции (оперативно-тактическая) — придет наш час, и опять тема Ленинграда зазвучит, как хотелось бы нам. А пока пусть празднуют Орел, Карачев — это отлично!..

Написал статью «Ленинградцы — бесстрашны» для «Ленинградской правды» к двухлетию обороны города.

Получил телеграмму от Таирова — благодарит за пьесу.

…В 10.30 вечера, по радио. Наступление Красной Армии продолжается. Наши части примерно в 30 километрах от Брянска. Под Харьковом наши опять продвинулись вперед, — взят город Змиев… Противник бросает резервы. (Очень хорошо — у Гитлера, по некоторым данным, было в июле от пятнадцати до двадцати дивизий в стратегическом резерве Восточного фронта в Польше.