— О да, милорд, вы совершенно правы. Осмелюсь предположить, недели вполне достаточно, чтобы вернуть румянец на щечки ее сиятельства и, возможно, нарастить немного мяса на ее косточках. Какая превосходная мысль.

Ровно два часа спустя, во второй раз бесстыдно оповестив громким криком о неземном блаженстве, Филип отодвинулся от Мартины, лег на спину и, подложив руки под голову, привычно уставился в заново оштукатуренный потолок. Слава Богу, теперь можно думать о Сабрине спокойно, благожелательно, не терзаясь от назойливого вожделения, воспламенявшегося, едва он представлял ее в своей большой кровати, нежную, мягкую, мирно спящую.

— Знаешь, Мартина, — пробормотал он, вполне довольный ею и собой, — мои друзья были просто великолепны. И сотворили чудо, успев все подготовить за четыре дня! А ты вернула мои мысли в привычное русло и погасила зов плоти. Теперь я сумею помочь Сабрине восстановить силу духа и забыть о прошлом, и, уж конечно, мне в голову не придет целовать и ласкать ее. При одном взгляде на бедняжку я сгораю от желания, а она так пугается меня, что, кажется, вот-вот лишится сознания и упадет в обморок прямо у моих ног. Нет, отныне она для меня — неопытная, но старательная ученица, которая рада свято следовать советам своего наставника. Правда, она должна завоевать свое место в обществе. Думаю, Грейбар прав, как только она чуть пополнеет, будет выглядеть намного лучше. Но главное — дать ей время навсегда забыть об этом ублюдке Треворе. И когда это произойдет, я смогу посвятить ее в тайны супружеских отношений. Не знаю, правда, как это будет происходить на практике. На следующей неделе мы даем званый ужин. Я уже сообщил об этом дворецкому. Ты же знаешь, как Грейбар любит принимать гостей…

Рядом послышалось тихое сопение. Мартина крепко спала, свернувшись под одеялом. Филип, ухмыляясь, оделся и отправился домой.

Он долго ворочался на слишком короткой кровати в комнате для гостей и задремал, лишь когда небо за окном окрасилось в светло-розовый цвет. Последняя мысль была о Сабрине. Чистая и целомудренная мысль. Идеальное происхождение, безупречное воспитание… из нее выйдет превосходная жена. Да, все складывается как нельзя лучше.

Он и во сне продолжал самодовольно улыбаться.

На следующее утро виконт, усаживаясь за стол, обратился к жене:

— Положить немного бекона, Сабрина? Я считаю, что тебе следует немного поправиться. Ты хорошо спала?

— Мне не хочется бекона, но спала я хорошо, правда, не сразу удалось уснуть. Кровать слишком велика, и я не привыкла к твоему дому. Сначала стояла неестественная тишина, а потом долго слышались какие-то скрипы и шорохи. Мне снились чудовища и привидения.

— Жаль, но ты скоро освоишься.

Сабрина кивнула и надкусила кусочек тоста. Сегодня она была очаровательна в утреннем платье из бледно-розового муслина с высоким воротом. Этот цвет удивительно оттенял ее волосы и белую кожу, не говоря уже о том, что глаза казались настоящими аметистами. Филип хотел было сделать жене комплимент, но побоялся, что бедняжка посчитает, будто он льстит с целью затащить ее в постель. Поэтому он ничего не сказал, только продолжал улыбаться.

— Привыкать к моей кровати не обязательно. Ты можешь выбрать любую комнату, пока спальню матери не отделают заново. Хорошо?

— Ты провел ночь в одной из комнат для гостей, Филип?

— Да. Кровать оказалась коротковатой, но я устроился.

Сабрина рассеянно играла с корочкой тоста. Филип протянул ей горшочек с джемом.

— Дорис сказала, что я похожа на рыжего ангела, — внезапно выпалила Сабрина.

Филип вскинул голову. Он как раз отрезал себе кусочек ростбифа с кровью и едва не поранил палец.

— Рыжий ангел, вот как? Спрошу Роэна, что он об этом думает.

— Он очень мил.

— Да. Мы знаем друг друга с детства. Он и Сюзанна очень любят друг друга.

— Это видно. Он так по ней скучает! Только и говорит, что о ней и своей дочери Марианне, да еще о шурине Тоби и Джейми, веселом конюхе, который поет лошадям и котам лимерики[3].

— Да, он без ума от своей жены. Сюзанна беременна, и поэтому не смогла приехать. Роэн утверждает, что каждый раз, когда кто-то пытается пошутить, ее тошнит. И хотя крайне нелегко быть в ее присутствии серьезным и меланхоличным, все домашние ходят с постными физиономиями и стараются не улыбаться.

— Понятно. Надеюсь, мы с ней встретимся.

— Разумеется. Мы можем погостить в Маунтвейл-Холле и посетить кошачьи бега.

— Я слышала, что кошачьи бега весьма популярны на юге Англии. Дедушка часто о них рассказывал. Думаю, ему бы хотелось побывать на них.

— Вероятно, все мы сможем поехать. Самые знаменитые соревнования обычно проходят на скаковой дорожке Макколтри, вблизи Истборна, каждую субботу, с апреля по октябрь. — Филип немного помедлил, вертя вилку, и наконец добавил: — Я всегда хотел иметь беговую кошку, но братья Харкер, самые известные тренеры, считают, что у меня нет призвания к этому роду занятий. О, посмотрим, как тебе это понравится! Начало бегов четвертого апреля. Ну а пока придется немного побыть в Лондоне.

Сабрина продолжала уныло жевать тост, затем, обращаясь к огромному натюрморту, висевшему на противоположной стене, неожиданно объявила:

— Я совсем не чувствую себя замужней женщиной. Все как прежде, если не считать отсутствия тети Берсфорд, чему я искренне рада.

Филип решил, будто Сабрина все еще боится злословия и недоброжелательства в обществе и нуждается в его ободрении. Что ж, он готов сделать все для бедной девочки.

— Только посмотри на изумруд Мерсеро у себя на пальце, Сабрина. Это кольцо украшало руки женщин нескольких поколений нашего рода. Надеюсь, тебе оно нравится и когда-нибудь ты передашь его невесте нашего сына. Со вчерашнего дня ты виконтесса Деренкур, и отныне тебе нечего бояться. Общество скоро забудет о скандале, не мы первые, не мы последние. К тому времени, как родится наш первый ребенок, будут помнить лишь, что ты внучка графа и замужем за красавцем виконтом, который к тому же обожает тебя. Ну, что думаешь?

По-видимому, Филип прав и действительно обожает ее, обращаясь, словно с фарфоровой пастушкой, стоящей на камине. Никто и никогда так ее не оберегал. Но это и раздражало ее больше всего.

Сабрина взглянула на мужа, увлекшегося ростбифом, и улыбнулась:

— Ты очень добр, Филип. Но, возможно, одного обожания мало?

— Совершенно верно. Кстати, я хотел тебе сказать, что Питер Страддлинг, мой поверенный, в эту минуту составляет все необходимые бумаги, чтобы переписать десять тысяч на твое имя.

Его улыбка сияла нестерпимым самодовольством. Филип чувствовал себя воплощением добродетели и лучшим из мужчин. Сабрина смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами. Однако Филип, не замечая ее реакции, совершенно серьезно продолжал: