— Ничего! — Андрей смотрел на американца. Ливадов сразу двинул за Джонсом. Спорить с ним не о чем. Не время и не место для выяснения отношений. Зато себе он мог пообещать, что, когда снова получит свободу, долго Артур Джонс не проживет.

Мимо прошли двое с погасшими взглядами. Молодая женщина и мужчина средних лет в рабских ошейниках. Одеты в грязные застиранные комбинезоны и разношенные ботинки, головы обриты, худые. Абсолютно покорные судьбе. Андрей выругался и сплюнул. Таким становиться он не желает. И не станет!

Ливадова накрыло. Вспомнился Дагестан и те непростые деньки, которые пришлось пережить на втором месяце службы во время контртеррористической операции. Вспомнилось все или почти все, что с ним сталось в двадцать третьем веке.

Нет! Он не раб, даже когда на нем ошейник! Он или умрет, или получит свободу.

Но первым сдохнет Джонс! Ненависть захлестнула Андрея, он ускорил шаг, чтобы догнать американца.

Евгения развернулась и торопливо зашагала прочь от дородного подполковника, который председательствовал в комиссии по гражданству. Стрелки, спроецированные на пол в шахматную клетку, вели кратчайшим маршрутом из здания полицейского департамента.

Она свободна! Это главное! И подальше от подполковника! Сама разберется со своими проблемами.

Ливадова уже успела получить сообщение от некого Громылко Геннадия Александровича. Отклонила, не читая. Потому что увидела того самого председателя комиссии, когда запросила фотографию отправителя.

Женька поморщилась. При мысли о толстом полицейском появлялось ощущение брезгливости. По началу девушка чувствовала искреннюю благодарность к комиссии и ее председателю за гражданство, но стоило лишь представить себя на Геннадии Александровиче или под ним, как к горлу натурально подступала тошнота.

Толстяк совершенно не был похож на ее первого мужчину. Владимир Воронцов брал Женьку, как хозяин рабыню, чуть ли не против воли. Только и физиологического отторжения к нему не возникало. А в последние разы, стыдно признаться, было даже приятно, она видела звезды. Девушка покраснела.

С Геннадием Андреевичем будет по-другому. Будет омерзительно, иначе не скажешь. Женька называла подполковника только по имени и отчеству, а иначе не могла. Школьная привычка лишь так обращаться к старшим. Только имя и отчество Геннадия Александровича вдруг обрели для Женьки значение чего-то донельзя противного. Фу, Геннадий Александрович! Фу-фу-фу!

Намерения подполковника сперва вызывали брезгливость, возмущение и даже злость, а теперь перестали казаться чем-то, на что стоит обращать внимание. На лице появилась ухмылка. Теперь легче, теперь все равно, подкатывал к ней толстяк или нет. Да, не зря говорят, что смех помогает. Ливадова посмеялась про себя над Геннадием Александровичем и его недвусмысленным предложением, и теперь оно никак не задевает. Потому что будто ничего и не было.

Зато Евгения отчетливо поняла другое. Профессия проститутки не для нее, хоть, по словам Киры, жить можно и жить хорошо. Только таких вот Геннадиев Александровичей будет много: толстых и худых, лысых и волосатых, как обезьяны, и вообще чужих. Женька едва не высунула язык, чтоб поплеваться.

Однако в набитом полицейскими здании, да еще с миллионом камер так делать нельзя. Вдруг примут на свой счет, и хорошо, если отделается легким испугом, то есть штрафом. Ливадова начала понимать, что шаг в сторону в этом фашистском государстве, какое иногда по старой памяти назвали Россией, чреват очень большими неприятностями.

Яна пару раз говорила, мол, прежняя Россия погибла в огне Третьей мировой и катаклизмах Судного дня. Тогда Евгения не придала значения тону, которым это было сказано, и сейчас очень хотелось бы услышать про прежнюю Россию вновь. Появится ли сожаление в голосе помощницы профессора Мартынова?

Евгения вошла в лифт. Вместе с ней на первый этаж спускались три младших офицера. Лица холеные! Почти, как у Воронцова.

Как кстати вспомнились сумасшедшие ученые! Они в представлениях Женьки тоже недалеко ушли от фашистов, но сейчас лично для нее оказались источником небольшого дохода. Полторы тысячи рублей. Чуть больше, чем месячная арендная плата за ее нынешнюю квартиру, из которой продеться съезжать.

Полторы тысячи рублей — почти столько, сколько сейчас на счету. Мало конечно, но уже что-то и скоро будет еще. Евгения закусила нижнюю губу. Опять самоуспокоение! Опять эти мысли, что деньги у нее есть! Девушка знала свою слабость. Становится чуточку ленивой, когда в кошельке что-то есть, и обычно увлекается самообманом. Все как бы хорошо… Но нет ничего хорошего! Особенно сейчас.

Покинув лифт, Ливадова направилась к стеклянным дверям — выход из здания Департамента миграции и учета неграждан. Дежурный офицер, с которым Евгения общалась, заходя внутрь, приветливо улыбнулся и даже ободряюще кивнул.

Конечно, видит теперь, что она гражданин. Впрочем, улыбка полицейского показалась искренней, и Женька также без задней мысли улыбнулась в ответ. Это сбило внутренний настрой на злость к самой себе, а рассердиться надо. Вот же!

Ливадова выбралась на шумную улицу.

Она должна распалить себя! Иначе так и будет строить невнятные планы и надеяться на других. Хотела забраться в постель президентского сынка, решить все денежные проблемы, да и вообще обустроиться припеваючи в новом мире и найти брата. А не получились! Да и хорошо, что не сложилось с Воронцовым. Это ничем не лучше, чем идти на панель…

Ой, же дура… Женька в мыслях отругала себя. Все-таки с сыном президента шансы найти брата гораздо выше, нежели сейчас. А что теперь? Что ей делать?

Девушка понимала, что нужно предпринять что-нибудь другое и браться за дело требуется решительно, но она ничего не знает про двадцать третий век. Только знала себя — может поддастся слабости, отложить все на день, два, потом на неделю. А времени на раскачку нет.

Только, как и на что жить? Женька снова и снова задавалась одним и тем же вопросом, и ответа на него нет.

Зато было понимание, что сделать прямо сейчас. Она должна увидеть самое дно нового мира. То, чего должна испугаться, и страх перед чем будет гнать вперед. Ливадова хотела увидеть, как живут неграждане, у которых нет денег, и что такое настоящее рабство в Красном секторе. Она-то пребывала словно в золотой клетке, почти как госпожа, хоть и рабыня. Лишь одна майор Литвинова неприкрыто демонстрировала, насколько недосягаем статус офицера для какой-то дикарки, да Воронцов всегда брал, что хотел. Не интересуясь желаниями рабыни.

Евгения вознамерилась посетить самые бедные районы столицы. Она не представляла, что хочет найти, но обязательно появится там, и именно сегодня.

Индивидуальная система подсказала, что ехать нужно на северо-запад. К жилой застройке, которая примыкает к промышленной зоне. В данном районе самая низкая стоимость жилья. А еще нетчип указал, что полиция не рекомендует гражданам посещать северо-восточные окраина Красноярска.