Не вижу, но чувствую, как Сашкины губы растягиваются в снисходительной улыбке, и сам начинаю вместе с ней улыбаться. Беззаботно кручусь в компьютерном кресле и ощущаю себя вольготно в спальне Бариновой, где мне знаком каждый уголок и каждый предмет мебели.

– Как провела время?

Стараюсь не ревновать. Но все равно, как только представлю, что она сидела рядом с Латыповым, а он за ней ухаживал, сразу забрало падает, а черная, отравленная ядом сомнений кровь хлещет по венам.

– Отвратительно. Устроит такой ответ?

С ироничным смешком выдыхает Саша и тут же замолкает, стоит мне подняться на ноги. Атмосфера в полутемной комнате резко меняется, тяжелеет, пропитывается напряжением, пока я в три шага пересекаю несчастные метры, отделяющие меня от сводной сестры.

Подхожу к ней со спины. Утыкаюсь носом в затылок, вбирая родной запах. Проскальзывая по ткани ее рубашки, устраиваю ладонь на плоском животе и сам вместе с Бариновой цепенею. Такая она сейчас податливая, нежная – не оторваться.

– Не готов тебя ни с кем делить, Саш.

Кое-как облекаю в словесную форму то, что в груди открытым огнем шпарит, и понимаю, что никому ее уже не отдам. Даже если брыкаться будет, орать, спорить – не отдам.

– И не надо.

Осипшим от волнения голосом выцеживает сводная сестра и запускает серию ослепительных фейерверков, оседающих мерцающими искрами на кончиках пальцев. Крепче в мою грудь своей спиной вплавляется и словно время на паузу ставит.

– И в гости ко мне придешь, если я позову?

– Приду.

– Завтра?

– Завтра.

На удивление, легко получаю ее абсолютное согласие и, кажется, могу что угодно выторговывать, начиная от обычного свидания в кафе, заканчивая сменой фамилии и подачей заявления в ЗАГС. Но не решаюсь воспользоваться свалившимся на нас безумием, от которого мозги в кашу, чувства на максимум, принципы в хлам.

Нарочито долго напоследок Сашку целую, как будто тысячное по счету клеймо ставлю, и несусь перемахивать через подоконник. Потому что на первом этаже что-то оживленно обсуждают родительские голоса, а в мои планы пока не входит пересекаться ни с батей, ни с Верой Викторовной.

Без приключений спускаюсь вниз, еще в школе детально изучив все выступы и выщерблины респектабельного фасада, торопливо выскакиваю за ворота, едва слышно хлопнув калиткой, и прыгаю в Тойоту к рассеянно барабанящему по рулю Кресту.

До сих пор переживаю вспышки яркого удовольствия и не могу не тянуть довольную идиотскую улыбку.

– А знаешь, я даже немного тебе завидую.

– М?

– Ты Сашку любишь, она – тебя. На человека стал похож. Цветы дарить научился, в окна лазить. Глядишь, скоро и кольцо на палец наденешь.

Продолжая расписывать прелести брака, лихо газует Игнат, а я успешно пропускаю половину его фраз мимо ушей, зацикливаясь на наверняка уже уснувшей сводной сестре. На репите гоняю ее пылкое обещание прийти завтра и не могу отделаться от тягучего азартного предвкушения.

Благодарю друга за то, что подвез. Ложусь ближе к утру, долго буравя невидящим взглядом потолок, и подрываюсь спозаранку. На автопилоте варю себе кофе, строгаю бутерброды и то и дело проверяю молчащий телефон. Добравшись до мастерской, на автомате выполняю привычные функции, каким-то чудом коммуницирую с парнями и нетерпеливо отщелкиваю вязкие секунды до того момента, когда можно будет с чистой совестью закрывать салон.

– Мот, а, может, с нами в бар?

– Как-нибудь в другой раз.

Отклонив предложение, жму руку белобрысому Дане и спустя двадцать минут оказываюсь у себя. Наспех принимаю контрастный душ, пытаясь выветрить из башки поселившийся там плотный туман, и падаю в кресло. Ждать, когда пространство разрежет такой необходимый звонок.

Тупое ток-шоу на большой плазме, купленной недавно в рассрочку. Веселые крики ребят, долетающие сквозь окно с детской площадки. Мерно капающая из крана в ванной вода. Все это заполняет мою реальность до тех пор, пока на пороге квартиры не появляется Баринова.

Отчего-то смущенная, с легким румянцем, горящим на щеках. С лихорадочным блеском в лазурных омутах. С капельками воды, мерцающими в иссиня-черных волосах.

Видимо, на улице идет дождь.

– Можно?

Запутавшись тонкими пальцами в бледно-розовом кашемировом шарфе, она в нерешительности застывает в коридоре и как будто готовится развернуться на сто восемьдесят градусов и сбежать, пока мы с ней ничего не натворили.

Не спалили с помпой мосты за спиной. Не шокировали своим сумасшествием общественность. Не превратили в пепел весь этот гребанный город с уставшими от повседневных хлопот жителями.

– Проходи.

Ненарочно зацепив Сашку боком, я запираю замки на четыре оборота, словно это помешает ей исчезнуть, и швыряю ключи в нижний ящик тумбы. Гоняю воздух с шумом и в тысячный, наверное, раз прикипаю к изящным чертам лица сводной сестры. Задерживаюсь на упрямых заостренных скулах, припухлые губы мысленно очерчиваю и мысленно же их запечатываю собственническим поцелуем.

– Мля, целую вечность по тебе скучал.

С вызовом бросаю ей на ухо и с силой дергаю пальто так, что плотная ткань с оглушительным треском скатывается вниз по рукам. Падает пушистым облаком на пол, только никто из нас не спешит его поднимать. Напротив, Баринова торопливо скидывает белые кроссовки на высокой танкетке и впивается ногтями мне в шею. С хриплым возгласом обвивается ногами вокруг бедер, и вот я уже несу ее в спальню, напрочь забыв о том, что хотел поговорить и расставить все точки над i.

Продираясь сквозь знойное дымчатое марево, я нетерпеливо отодвигаю край кофейного шелкового топа, в который одета Сашка, требовательно скольжу пальцами по мгновенно покрывшейся крупными мурашками коже, и выбиваю из нас обоих рваные судорожные выдохи.

– Я тоже … скучала.

Потерявшись в цунами нахлынувшей эйфории, едва слышно бормочет сводная сестра и выгибается дугой, когда я распластываю ее на кровати. До боли стискиваю хрупкие запястья, вцепляюсь зубами в жилку рядом с ключицей, на дикого зверя сейчас похожу, не оставляя никакого зазора между нашими телами.

И Баринова отвечает мне тем же. Расчерчивает аккуратными ногтями линии-борозды на моих лопатках, оставляет на шее укусы-бабочки, отдает что-то жизненно важное. Отчего ноет внутри, щемит за грудиной, сердце трепыхается на немыслимой скорости.

Хоть убей, не помню, когда успел с себя футболку стянуть и как умудрился оставить Сашку без одежды. Действительность накатывает яркими перманентными вспышками, лишнее из сознания вытирает, заставляет концентрироваться только на главном.

Прислушиваться к дрожащей подо мной девушке. Откликаться на каждое ее даже самое неуловимое движение. Наизнанку себя выворачивать, лишь бы ей хорошо было.